Мужская гегемония воспроизводится при историческом самовоспроизводстве социальных структур благодаря тому, что сами женщины воспринимают андроцентрическую картину мира как нечто естественное и само собой разумеющееся. Причем, как подчеркивает Бурдье, неправильно описывать это (в марксистских терминах) как «ложное сознание» или, используя феминистскую терминологию, как «предрассудок», ибо дело тут далеко не только во мнениях и представлениях, которые можно было бы изменить разъяснениями или пропагандой. Именно мужская гегемония формирует определенный габитус женщины, воплощенный как в ее теле, так и в ее интеллекте, формируя определенные интересы. Тогда оказывается, что самые серьезные вещи – политика, экономика, власть, технология, электроника, точные науки – это «не женское дело», женщин они по определению не должны интересовать.
Любовные чувства свободны и непредсказуемы, тем не менее оказывается, что и они демонстрируют общие закономерности, объяснимые социальными факторами. Интимные чувства – это продукт не только спонтанного выбора, но и бессознательного приспособления к возможностям, открываемым объективной социальной реальностью, так что «любовь является в какой-то мере amor fati, т. е. любовью к своей социальной судьбе» [Bourdieu, 1998. P. 43].
Итак, механизмы, на которых основана действенность символической власти, опираются на схемы восприятия, оценки и действия, составляющие часть габитуса. Эмоции, обусловленные габитусом униженных, невозможно устранить только волевым усилием, основанным на пробуждении сознания. Отсюда следует, что символическая революция, которая является целью феминистского движения, не может сводиться к простому изменению сознания и воли.
Но и «мужчины также являются пленниками и тайными жертвами господствующей системы представлений» [Bourdieu, 1998. P. 55]. Габитус гегемона ведь не дается от рождения, но формируется в ходе длительной работы социализации, направленной на то, чтобы всячески отличать себя от противоположного пола. И прежде всего – подчиняться императиву «мужчина должен быть мужчиной», что означает обязанность следовать определенному кодексу мужской чести и достоинства, т. е. постоянно доказывать, что он действительно мужчина. Быть мужчиной оказывается чем-то вроде быть благородного происхождения. Императив мужской чести должен направлять все мысли и поступки человека, быть в нем сильнее любых других побуждений. «Мужская привилегия оказывается, таким образом, ловушкой, обрекающей на постоянное напряжение и постоянное, иногда доходящее до абсурда усилие… в любой ситуации доказывать свою мужественность» [Ibid. P. 56], предполагающую сексуальную и социальную продуктивность, а также постоянную готовность к борьбе и применению насилия (это демонстрируют современные ритуалы инициации, прежде всего в школе и в армии – «дедовщина»).
