форма, а их участники были сторонниками «театра» революции (это рецепция идей знаменитой книги Ги Дебора «Общество спектакля» [Debord G., 1967]. Каждое движение апеллировало к социальной
идентичности (identity) тех, кто его поддерживал: борцы с расовой дискриминацией – к черным, антивоенные движения к писникам (от англ.
peaceniks – по аналогии с
picnic (пикник) – люди, проводящие долгое время в лагерях неподалеку от военных баз, протестуя против гонки вооружении), политики пола – к геям и лесбиянкам, феминизм – к женщинам.
Это стало историческим моментом рождения того, что впоследствии получило название политики идентичности, которая играет все более заметную роль с конца 60-х гг. Каждое из этих движений формировало собственную идентичность на основе применения (подчас имплицитного) Марксовой модели классового сознания, согласно которой подчиненная группа развивает собственное самосознание, превращая его в политическое действие (у К. Маркса это различение «класса в себе» и «класса для себя»). Но в отличие от марксистской идеи, бывшей основанием классовой политики и классовой борьбы, эти движения ориентировались на более широкий спектр социальных объединений – тех определенных групп (черные, «голубые» или женщины), опыт подавления которых играет ключевую роль в формировании их идентичностей. Вокруг образованных идентичностей возникает мощная культура поддержки и формируется традиция определенного политического анализа. Таким образом, по мнению Кена Пламмера, «существует диалектика культуры, политики и идентичности, которая приводит к социальным изменениям» [Plammer K., 1993]. К концу XX в. некоторые постмодернистские комментаторы начали толковать политику идентичности в качестве прообраза политики будущего, в котором традиционное различие левое / правое стало представляться как утрачивающее актуальность по мере формирования иных групповых разграничений.
Однако феминизм, ставший одним из самых сильных движений, которому к тому же свойствен и мощный интеллектуальный заряд, имел специфические особенности:
1. Лозунг «Личное есть политическое» (критически переосмыслив традиционное различие между частным (внутренним) и публичным (внешним).
2. Введение в политические дискуссии новых областей социальной жизни – семьи, сексуальности, разделения семейных ролей, воспитания детей и т. д.
3. Придание статуса политического и шире – социального – проблеме механизма формирования и «производства» людей как гендерных субъектов (gendered subjects – субъекты, имеющие социально-ролевые характеристики пола). Это означало политизирование субъективности, идентичности и процесса идентификации (на основе традиционных бинарных оппозиций: в качестве мужчин / женщин, матерей / отцов, сыновей / дочерей и т. п.).
