— Ты ничего не понял, старик, — снисходительно ответил Шрудель. — Ты думаешь, режиссер смеялся над ними?
Он возвел глаза куда-то к небу.
— Ну, почему же? — смутился Гриша. — Наверное, и над вами. То есть нами, — поспешно добавил он, еще больше смутившись от этой оговорки. Но Шрудель ее не заметил.
— В том-то и дело, что только над нами он и смеялся. Или, как говаривал Ленин: «Над кем смеетесь? Над собой смеетесь».
Гриша не стал поправлять приятеля — тем более что не был уверен в авторстве цитаты. Помнил только, что кто-то у Гоголя. Или кто-то про Гоголя.
— Причем не нами в широком смысле этого слова, — продолжал Шрудель, — а нами, которые сегодня пришли на этот спектакль. Иными словами, мы только что ржали сами над собой. И страна дураков — это не бульдоги в милицейских фуражках, а зрители в зале. Потому что нам, оказывается, достаточно показать Карабаса-Барабаса в виде Сталина, как уже все это будет казаться искусством. В том-то и суть этой, как ты говоришь, прямолобой антисоветчины. Она потому и прямолоба, что издевается не над советским строем, а над нами, которые так мечтают о какой-то там свободе мысли, что уже и никакого искусства не надо. Ты вспомни финал. Когда куклы дают представление. И когда Буратино говорит: я буду играть самого себя и прославлюсь на весь свет. Вот это наша интеллигенция! И что они после этого играют?! А? Правильно. Они играют то же самое, что мы видели в начале — опять Барабас-Сталин, пионерские галстуки… И все это дико нравится куклам-зрителям. Потому что кот сдох — мышам веселье. И не надо им никакого высокого искусства — достаточно позубоскалить над котом, то есть Карабасом. Здесь же двойной наворот, чистая издевка над нашими ранимыми душами, но издевка то-о-онкая. Ох, тонкая. И потому никто ни хера не понял. Но то, что это не поймут наверху, тут к гадалке не ходи, а то, что это не поняли в зрительном зале, — это не просто печально, а просто-таки драма какая-то. Ты думаешь, раз я — интеллигент, то антисоветчик? Нет, мне, конечно, вся эта советская бодяга жутко не нравится, но тупость однозначную не терплю еще больше. Даже самую разинтеллигентскую.
— Погоди, — занервничал Гриша, — по-моему, ты это сам накручиваешь… и потом… ты же сам говорил про эту… как ее… «Последнюю шпалу»! Про подтекст…
— Ты не путай экзистенциальную фигу в кармане с кондовой антисоветчиной, тонкость осмысления с убогостью мировосприятия, изящность Эзопа, мать его, с раскрытыми картами. В общем, зри в корень, как говорил Ленин.
