Рейн наблюдала за всем этим великолепием неподвижно, испытывая необыкновенное воодушевление. Затем были показаны очень сложные, сделанные приборами фотокомпозиции и работы художников-реалистов.
Картины напомнили ей, что Солнечная система огромна и таинственна, а Вселенная – бесконечна. Наша старушка Земля на фоне Вселенной – лишь сгусток мечты, кружащейся, как неизвестная звезда. А человеческая жизнь – краткий миг, крошечная пылинка.
Аудиторию медленно заливал свет. Рейн заморгала, с трудом возвращаясь к реальности. Принятие мысли о вечном странным образом успокаивало ее. Хрупкая и жестокая, такая короткая, жизнь тем не менее несет в себе вечность.
Рейн вздохнула от удовольствия, которого никогда прежде не испытывала. Новое видение мира словно возродило ее для новых возможностей.
– Это было.., великолепно, – пробормотала она, поворачиваясь к Корду. – Как ты узнал, что именно это мне нужно? Я даже сама не предполагала.
Он стиснул ее пальцы.
– Я подумал, что если это нужно мне, то, может быть, нужно и тебе. Иногда необходимо воспарить над грешной землей, чтобы с глаз спала пелена, и увидеть все в истинном свете. Разорвать узы обыденности.
– Предстартовое безумие, – согласилась она. – Не думаешь ни о чем, кроме грядущего соревнования. Мир перестает существовать в этом ожидании. И надо как-то отвлечься, чтобы не сойти с ума.
– Мы с тобой больше похожи, чем ты думаешь.
– Что ты имеешь в виду?
Корд встал и помог подняться Рейн.
– Я тоже часто испытываю предстартовое безумие.
– Но если излишне расслабишься, легко погореть, – сказала она. – По крайней мере мне. Особенно в троеборье.
– Верно. В моем деле тоже небрежность до добра не доводит. Не важно, мужчина ты или женщина. Словом, мы ходим по канату, натянутому между «чрезмерно» и «недостаточно». Оставшиеся в живых слишком часто совершают ошибки. – Корд приобнял ее за плечи, когда они выходили из планетария в теплую темноту ночи. – Я думаю, ты могла бы назвать это разновидностью предстартового безумия.
Рейн видела, как блеснули во тьме белые зубы Корда, но его улыбка показалась ей невеселой. Она знала: его ставка в игре – жизнь, а не медали или ленты. Она уже открыла рот, чтобы спросить, в чем именно заключается его работа, но отец, Чандлер-Смит, внушил своей дочери давным-давно, что задавать такие вопросы бессмысленно.
Ибо ответ на них всегда один – молчание.
