— Душегубы, — тихо уронила соседка.
— Да, они тогда по станице много народу погубили. Краснов приказал выжечь на Дону большевистское племя. Собрал Акимыч фронтовиков, сели они на лошадей и двинулись догонять красновцев. Нагнали уже под Манычем — это там, где теперь плотину построили. Каратели подались туда партизанские хутора усмирять. Но им не дали. Говорили потом, что из всего отряда ни один человек не ушел: наши станичники постарались. С Маныча Акимыч их под Царицын повел, и там они в дивизию Буденного влились. Потом о них долго не было верных известий. Почта тогда не ходила по причине разрухи, ну а про радио и говорить не приходится. Кума куме через улицу покричит — и все радио. Это теперь в нашем хуторе в каждом доме своя говорящая точка и старухи перед сном в лежачем положении слушают концерты. Прошлой весной заболевшая ревматизмом тетка Мавра до того дослушалась, что с лежанки грохнулась и среди ночи по горнице вприсядку. Через радио и ревматизм излечила.
— Симулировала! От степу виляла! — крикнула Дарья.
— Тебе лучше знать, ты с нею в одной бригаде, — сказал Степан Кузьмич, пережидая смех и закуривая новую папиросу. Разгораясь, она снизу осветила его лицо: раздвоенный подбородок и складку губ под бурыми усами. — Это просто к слову пришлось… Приезжие люди заносили в станицу приветы от фронтовиков, какие ушли вместе с Акимычем и сражались в рядах Первой Конной. Доходили вести из-под Воронежа, из Крыма, из Польши. Акимыч будто командовал эскадроном. Но доподлинно никто ничего не знал, покуда он сам не пришел домой весь иссеченный железом и лишенный здоровья. Было это уже к зиме двадцать первого, голодного года.
Тихо крутился каток под тросом, парень в синей рубахе, прислушиваясь, медленно перебирал чуркой. Слева отходил назад остров с озаренной светом бакена черной кручей. Степан Кузьмич подождал, пока отчалившая от бакена лодка, шлепая веслами, поравнялась с паромом, и, перегнувшись через перила, негромко окликнул:
— Ну как, Ольга?
— Это вы, дядя Степан? — отозвались с лодки. Весла звякнули в гнездах и затихли.
— Я.
— Все так же… — помедлив, ответил упавший голос, и опять послышалось мягкое шлепанье весел. На темной воде вечернего Дона ярко белело, удаляясь от парома, пятно косынки.
— Вам заступать, — сказал парень в синей рубахе, подходя к заготовителю и протягивая ему чурку.
— Мне? — удивился заготовитель и посмотрел на портфель, лежавший у него на коленях.
— Вам, вам… — язвительно проговорила Дарья.
