? Но ведь и на почве натуралистического воззрения к психологии не причисляют всего положительного, что содержится в естествознании; вот почему, подобно тому как в рамках натуралистического отвлечения психология нашла свою, ей одной лишь свойственную задачу в
последней конкретизации бытийственных определений, так и после того, как эти рамки распались, у психологии перед лицом расширившейся теперь сферы эмпирического, как позитивного любого порядка, все же остается еще своя, особенная задача
последней конкретизации определенного положительного сознания вообще. Эта «последняя конкретизация», являющаяся предметом исканий психологии, должна была бы, следовательно, прежде всего строго связать воедино: с одной стороны – это как бы пунктуальное определение бытия, а с другой – определение направления того (вышеуказанного) сверхдействительного
тендирования вперед и назад (при историческом рассмотрении), а также, в известном смысле, и вверх, и вниз (при рассмотрении догматическом). Как в точности понимать эту последнюю конкретизацию, как ее методически осуществить и в чем заключается ее своеобразная познавательная ценность – это исследовать здесь не место. Но поскольку это вообще является задачей, постольку очевидно, что она должна находиться к
философии в весьма тесном и интимном отношении и притом должна относиться к ней, как целое к целому, а не только как одна из областей более обширного царства (положительного вообще) к другой ее части.
Правда, и тогда сохранилось бы все же то различие, что психология направлена исключительно на конкретное, то есть позитивное, и притом на последнюю позитивность, философия же – на единство принципов. А потому психология представляла бы, по этому расширенному понятию, оборотную субъективную сторону не по отношению к одной философии, а по отношению ко всему объективирующему познанию и постольку являлась бы позитивной, а не философской, наукою. Но все же и в этом случае существовала бы основоположная, часть ее, которая к философии как к основоположению всякого объективирования относилась бы точно так же, как относится психология в собственном смысле этого слова, а именно психология положительная, к целокупности положительной науки. И эмпирия, и философия в этом случае имели бы и свою «конструктивную», и свою «реконструктивную» сторону; реконструктивной стороной эмпирии являлась бы не столько «эмпирическая психология», сколько психология эмпирического; реконструктивной стороной философии – не столько философская психология, сколько психология философии, то есть – чистых принципов познания. И поскольку по этому представлению задачей психологии, в общем, являлось бы (если вернуться к уже вышеупомянутому сравнению) описание как бы нисходящей ветви познавательной кривой, постольку спуск этот должен был бы в такой же мере обнимать реконструкцию всякого порядка, а именно: в первую очередь реконструкцию конструкций принципиального характера, а затем и конструкций эмпирических, в какой подъем той же кривой обнимает объективирующую конструкцию любого порядка – как эмпирическую, так и философскую (то есть развитие самих в высшей степени объективных законов всякого эмпирического объективирования). Но ввиду того что принципов мало, эмпирических же объективных образований необозримо много, то наиболее значительная часть психологических исследований должна была бы обратиться в сторону эмпирии, и лишь гораздо менее значительная, хотя, правда, и основоположная их часть, относилась бы к сфере философии.
