— Это вы творите с ними настоящие чудеса, и я хочу, чтобы вы знали: я намерен вознаградить ваш труд соответствующим образом.
— Мистер Дэрроу, уверяю вас, что мое теперешнее жалованье меня вполне устраивает.
— Я отлично об этом знаю, но все равно нахожу, что вы заслужили прибавку. Это был непростой год для семьи… — Голос его дрогнул, и в первое мгновение мне показалось, что он не сможет продолжать. — Вы были правы в тот вечер. Боюсь, я все больше отдаляюсь от детей.
Действительно, после смерти няни Прам мистер Дэрроу придерживался еще более странного распорядка дня, чем обычно, полдничал в полночь, завтрак, обед и ужин велел подавать к себе в кабинет, а в те редкие случаи, когда все-таки присоединялся к нам, слишком много пил. Он снова был во власти горя, но оплакивал он не столько покойную няню, сколько жену, — в этом я ни минуты не сомневалась. Я слишком хорошо знала эту боль.
— При всем моем уважении к вам, нельзя закрывать глаза на то, как сказывается на вас ваша утрата.
Мистер Дэрроу попытался улыбнуться, но улыбка вышла отстраненно-грустная.
— Верно, верно. Мы обычно проводили выходные все вместе, семьей, но с тех пор, как Лили… Они мне так о ней напоминают.
— Вероятно, вы могли бы снова уделять детям время на выходных? Можно спланировать пикник на берегу озера.
— Вероятно. — Он откинулся в кресле и понюхал воздух. — Миссис Маркхэм, у вас новые духи?
В груди у меня стеснилось. Должно быть, во время нашего визита в Дом-Сумеречье я стояла слишком близко к миссис Дэрроу.
— Нет, а почему вы спрашиваете?
— Ничего, пустое. Должно быть, я просто устал. Я не собирался вас задерживать.
Он встал с кресла и прислонился к каминной полке позади стола, отводя глаза от портрета жены над нею, приучая себя смотреть прямо, в очаг.
— Озеро. Да, это было бы чудесно.
— Доброй ночи, мистер Дэрроу.
Я выскользнула за дверь, оставив его наедине со своими мыслями.
