— Так зачем же ты у нее что-то украл? Она ведь оказывает тебе услугу — гоблинов пожирает.
Джеймс посмотрел на меня с удивлением: как же это я таких простых вещей не понимаю?
— Чтобы выкупить душу моей мамы у Короля Гоблинов.
Сердце у меня упало; в первое мгновение я не нашлась с ответом. Да и что тут скажешь-то? Какая красивая и грустная история… Но я тут же взяла себя в руки.
— Откуда бы у Короля Гоблинов взяться душе твоей мамы? Твоя мама на небесах.
Мальчик обдумал мои слова и передернул плечами.
— Не знаю. Мне так приснилось.
Я кивнула ему: дескать, можешь сесть.
К доске вышел Пол. И поднял повыше свой рисунок Эвертона: что-то вроде карты спрятанных сокровищ.
— Прошлой ночью мне приснилось, что я отправился в дом моей мамы.
Я вдохнула поглубже и стиснула пальцы. Все пошло не так, как я ожидала. А с другой стороны, чего тут можно было ожидать? Мальчики потеряли мать. Конечно, она им снится. Я знала, что она им снится. Я лишилась матери почти пятнадцать лет назад — и она снится мне до сих пор. Такое никуда не исчезнет. Мы трое, видимо, навсегда будем связаны по рукам и ногам своим горем, так и не избавимся до конца от затянувшегося кошмара утраты. Но если это правда, то, значит, мы связаны еще и друг с другом: мы ищем в снах новых воспоминаний о наших утраченных матерях. Детям нужны их родители, любой ценой и в любом обличье. Я поежилась, вспомнив один из собственных своих снов прошлой ночи.
«Детям нужна мать».
А Пол между тем продолжал объяснять, что у него на рисунке:
— Она пришла за мной ночью и повела меня через лес. — Он указал на изображение глухой чащи за домом. — Потом лес сменился садом, и там стоял огромный дом. Мама сказала, что внутрь нам пока нельзя; войти можно только наяву. Она ждет нас.
От своеобычной конкретики его сна просто мороз шел по коже. Я положила руки на стол и внимательно вгляделась в подростка.
— Зачем бы ей это делать?
Он уставился в пол. Остановившийся взгляд огромных синих глаз был исполнен задумчивости. Не поднимая головы, мальчик произнес:
— Она по нас скучает.
От этих четырех слов я едва не расплакалась. Накопившееся за многие годы горе об утрате моей собственной матери властно заявило о себе: в груди стеснилось, в глазах защипало — того и гляди хлынут слезы.
— Пол… — Голос мой беспомощно прервался. — Твоя мама умерла.
Пол наконец вскинул глаза. И наморщил лоб — с таким довольным, понимающим видом, какого не ожидаешь от тринадцатилетнего юнца.
