На лице Саймона отразилось легкое изумление. С проворством и ловкостью, которые не раз приводили в замешательство его противников, он выхватил кинжал из-за пояса, небрежным движением подцепил с блюда кусок холодной оленины и вонзил в мясо крепкие белые зубы.
Затем острие кинжала вновь блеснуло с быстротой змеиного жала, и Саймон перебросил Доминику другой кусок оленины, который тот ловко поймал.
— Мне помнится, твой брак поначалу был столь же прохладным, если не сказать больше, — ядовито заметил Саймон, пока Доминик пережевывал оленину.
Легкая улыбка скользнула по губам Волка Глендруидов.
— Да, — согласился он, — мой соколенок был достойным противником.
Саймон рассмеялся.
— Я же помню — она тебя прямо бесила своими выходками. И до сих пор иногда выводит из себя. Нет уж, в моем браке будет меньше страсти, но зато больше простоты в отношениях между супругами.
Серебристо-серые глаза Волка Глендруидов некоторое время не мигая изучали лицо Саймона. Снаружи за каменными стенами замка завывал не по-осеннему холодный ветер, и его яростные порывы заставляли трепетать тяжелый занавес у входа.
Комната была роскошно убрана и служила личными покоями хозяйке Стоунринга. Сейчас она была временно предоставлена в распоряжение лорда и леди Блэкторн — Доминика и Мэг. Но даже крепкие стены, плотный занавес и узкие окна не могли надежно защитить ее обитателей от ледяных когтей разгулявшегося ненастья.
— Я знаю, в твоем сердце есть место страсти, — произнес наконец Доминик.
Мрачные тени сгустились в глазах Саймона — черная ночь, безлунная и беззвездная, холодно и отчужденно проглянула из их глубины.
— Страсть верховодит в сердцах зеленых юнцов, — произнес он, чеканя каждое слово. — Мужчины умеют укрощать ее порывы.
— Я согласен с тобой, но суть от этого не меняется, и страсть остается страстью.
— Хочется верить, что в твоем изречении есть доля истины.
Доминик криво усмехнулся: Саймон не очень-то любил выслушивать советы даже от своего старшего брата и господина. Но Волк Глендруидов также знал, что Саймон предан ему, как никто другой. Он верил в его преданность, как верил в любовь Мэг.
— Я понял теперь, что брак, освященный любовью, — это величайший дар судьбы, — настойчиво продолжал он убеждать младшего брата.
Саймон промычал что-то неразборчивое.
— Ты что, не согласен со мной? — сурово спросил Доминик.
Саймон нетерпеливо передернул плечами.
— Согласен я или нет — не имеет ни малейшего значения, — произнес он безразличным тоном.
