Двое с Золотой Канавы | страница 7
Экий дурень. Эти ребята, что нас сцапали, отлично знают, сколько он прикарманил. И шутить не намерены, по всему видать. Я не я буду, ежели они с него семь шкур не слупят. Ничего не стал я возражать на его дурость, а только хмыкнул и занялся дверцей в стене — не то шкаф, не то кладовка, не то выход куда-то. Тоже без ручек, без замка — и не поддается. Однако вижу — на стене рядом с ней круглая бляшка с пуговицу величиной. Стоило ее тронуть — дверца отъехала. За ней — маленькая комнатка, вся заставленная белыми посудинами. Одна длинная, такая, что впору человеку поместиться, и стоит на полу. Другая — на стене, поменьше. Третья — в углу. Над ними из стен торчат блестящие трубки с рычагами. Ну я живо смикитил, что тут к чему. Умылся и все такое. Правда, чуть не ошпарился, потому как сначала из трубки в среднюю посудину потек самый натуральный кипяток. Потом оказалось, можно сделать струю и попрохладнее. На стенке здоровущее зеркало — полтыщи монет, наверно, стоит, ей-ей, не совру. Богато здесь живут. Полюбовался я на свою суточную щетину и прикинул, что времени прошло не так уж много и далеко нас увезти не могли. Самое большее — на Архипелаг. Объяснил я моему дурню, как пользоваться этой хитрой комнаткой, завалился на койку и думаю.
Дело худо. За нас крепко взялись, причем не полиция и не Хрящ, ясно, как светлый день. Похоже, все эти штучки не от мира сего. А от какого — пес его разберет, но уж точно, что не от нашего. Странно это все.
Они, ребята эти, выведали небось всю как есть подноготную. Они-то еще полбеды, авось мы как-нибудь поладим. Но вот ежели старый пень от них узнает, кто накапал Хрящу про его подкожные миллиарды, — тут мне несдобровать. Придушит ведь, силы в нем невпроворот, не гляди, что голова сивая.
Да-а. Чего им надо? Понятно, чего. Мой барбос покряхтит-покряхтит, да и раскошелится. Куда ему деться. А что потом-то, когда они свое получат?.. Вот об этом даже думать неохота.
Поглядим. Мы тоже не бечевкой подшитые.
Интересно, пожрать нам дадут когда-нибудь?
А на потолке глазок какой-то. Выпуклый и с лиловым отливом. Так и мерещится, что сквозь него тебя разглядывают, словно букашку в лупу. Чего, сволочи, пялитесь? Людей не видали?
— Слышь, Вьюн, — мямлит Папаша, выйдя из умывальни. — Может, постучать в дверь? Позвать кого? Жрать охота — аж кишки слиплись.
Тут большая дверь отодвинулась, и входят два хмыря в зеленых халатах. Гляжу — один чернопузый, другой горбоносый. Мама родная. Нормальному желтому человеку с такими уродами одним воздухом дышать противно, не то что толковать. Я ихние кварталы за версту огибаю, а как увижу кого из них на улице, с души воротит. Только ничего не попишешь. Покамест они нас взяли за пищик, а не мы их.