Тишина.
— Я устал, — сказал я. — Я не могу так больше. У меня больше нет сил.
Мои босые ноги окоченели и почти ничего не чувствовали. Дышать стало тяжело, с каждым вздохом лёгкие мои наливались болезненной тяжестью.
— Лида… — пробормотал я. — Нет…
Я поднял голову.
— Таис! Таис, пожалуйста! Я схожу здесь с ума! Если ты правда… если это не то, чего ты хочешь… Если ты…
Над головой моей раздалось пронзительное дребезжание — можно было подумать, что кто-то пытается включить неисправный микрофон.
— Таис… — повторил я. — Я не могу больше терпеть ни этот жуткий свет, ни темноту… ни этот холод.
Звон прекратился.
— Таис! — крикнул я.
— Достаточно! — раздался искажённый неисправным модулятором голос.
— Что достаточно? — спросил я.
— Сядьте на кровать, — приказал голос. — Я сейчас выключу свет. Попытайтесь уснуть.
— Таис… — начал я.
— Сядьте на кровать! — Голос снова сорвался на звон, от которого закололо в ушах.
— Таис, — повторил я, — у меня остался последний вопрос. После этого я замолчу и… постараюсь уснуть.
Разрывающий барабанные перепонки шум прервался — кто-то перевёл дыхание, обдумывая мои слова.
— Я слушаю, — донеслось с потолка.
— Таис, — сказал я, — я тебе верю, я верю, что ты хочешь помочь. Я понимаю, что ты не можешь мне всё говорить, что ты, возможно, и не знаешь всего, но постарайся ответить на этот самый последний вопрос.
— Я слушаю, — повторила через модулятор невидимая Таис.
Я вздохнул.
— Скажи, среди пострадавших, тех, кто с Ахилла, есть девушка твоих лет?
Голос молчал.
— Да, — послышалось, наконец, с потолка, и этот единственный слог, произнесённый механическим басом, превратился в протяжный электрический гул, который ещё долго стоял у меня в ушах.
Прошёл уже почти месяц после нашего последнего свидания с Лидой в театре, но она по-прежнему избегала меня, придумывая всевозможные причины, чтобы отказаться от встречи. Сначала у неё неожиданно появились неотложные семейные дела, а к ближе к сессии она решили круглые сутки готовиться к несложным промежуточным зачётам.
Я смог поговорить с ней всего несколько раз, когда мы случайно встречались в коридоре у поточных или в институтской столовой. Она была приветлива, позволяла поцеловать себя в щёку и всё время куда-то спешила — на лекцию, непонятную встречу, домой. Прощаясь, Лида иногда долго смотрела на меня своими зелёными грустными глазами, чуть нахмурив брови и незаметно улыбаясь, как она умела, только уголками рта — как будто извинялась за что-то, о чём не могла или никак не решалась сказать.
