Книга Рая. Удивительное жизнеописание Шмуэл-Абы Аберво | страница 57



Даян сидел безмолвно. Рот у него был открыт, можно было сосчитать зубы. Он не сказал ни слова.

Богач реб Мэхл Гурвиц перебирал пальцами на животе и, если я не ошибся, раз сто повторил по-немецки слово «зондербар».

Моя мама всплеснула руками:

— Ну и хороша же я, на дворе светает, а ребенок глаз не сомкнул. Разбойники, что вы насели на ребенка!

— Я… я… чего ты хочешь от меня, Зелда? Кто тут насел на ребенка?

Моя мама ничего не ответила папе. Только так на него посмотрела, что он весь задрожал. Неизвестно, что бы с ним случилось, если бы он стоял.

Моя мама схватила меня на руки. Она меня чуть не задушила в своих объятьях.

— Пойдем, кадиш ты мой. Пойдем баиньки, ну и хороша же твоя мама.

Она положила меня в колыбельку и принялась качать.

Я устал, а качания колыбели еще больше меня утомили.

Перед тем как заснуть, я поднялся и сказал уважаемым гостям, чтобы сегодня вечером они не приходили, потому что я очень устал. Бог даст, завтра вечером я продолжу мою историю о рае.

Я лег обратно в колыбельку. Я слышал только, как дверь со скрипом отворилась и гости простились с отцом. Глаза у меня стали слипаться, я уснул.

Во сне я снова пережил ночь в имении царя Давида, снова увидел своего друга Писунчика и услышал чудесные песни Лейбеле-пастуха. И в этом же сне я рассказывал раввину, даяну и богачу реб Мэхлу Гурвицу о моих удивительных приключениях в раю.

IX.

Ужасное происшествие с Шорабором

Я проспал весь день. Все ходили на цыпочках, чтобы, не дай Бог, не разбудить меня. Папа боялся поднять голову, не говоря уж о том, чтобы открыть рот. Как тень слонялся он по дому. Мама внимательно следила, чтобы не потревожили мой сон.

К вечеру я проснулся. В комнате было почти темно. В углу стоял мой папа и молился.

Я протер глаза, сладко зевнул и подозвал маму к моей колыбельке:

— Мама, будь так добра, покорми меня, у меня целый день капли молока во рту не было. Ты же знаешь, когда я сплю, я не ем.

Моя мама не заставила себя просить, она сразу же дала мне грудь, ласкала и целовала меня, как это в обычае у всех мам.

— Замучили они тебя, кадиш ты мой. Слыхано ли, чтобы взрослые люди не давали спать грудному ребенку? Целую ночь он должен им рассказывать истории о рае. А во всем, — она повернулась к папе, который уже закончил молиться, — а во всем ты виноват, недотепа. И это называется отец? Камень ты, басурман ты, а не отец.

Папа побледнел. Именно сейчас он был меньше всего готов к такому разносу. Но он ничего не ответил, как будто речь шла не о нем.