— Что, Писунчик? Что случилось? Говори скорее, не тяни душу!
Писунчик вытирает пот под крыльями и шепчет мне на ухо:
— Плохи дела, Шмуэл-Аба. Тебя сегодня выпроводят на землю. Тебе суждено стать человеком. Понимаешь, что тебе говорят? Человеком!
Сердце у меня забилось: тук-тук-тук.
— Что ты такое говоришь, Писунчик? Кто тебе это сказал? Откуда ты знаешь?
И Писунчик рассказал мне, как он только что пролетал мимо райского шинка «У праведника Ноя»[7], а в шинке сидел ангел Шимен-Бер, первый пьяница среди ангелов.
— Он пил чистый спирт и крыл кого-то последними словами, кого — не знаю, но я понял, что он в ярости. Он должен спровадить тебя на землю: дать щелчок по носу, чтобы ты забыл все: рай, Тору, которую ты учил, и меня, твоего друга Писунчика.
И Писунчик расплакался. Его слезы капали мне на правую руку. Они были крупными и горячими.
От этих слез и я готов был заплакать. Я погладил Писунчика по голове и попробовал его утешить:
— Не плачь, Писунчик, мало ли что пьяный ангел наболтает в шинке. Мы еще поглядим, как он меня поймает. Да я его рыжую бороду повыдеру. Да я ему рожу расцарапаю. Да я его красный нос откушу, чтоб мне провалиться!
Но Писунчик не мог успокоиться. Он зарыдал:
— Ты что, не знаешь, какой злодей этот Шимен-Бер? Настоящий убийца!
Я знал, что Писунчик говорит правду. Перед ангелом Шимен-Бером все дрожат. Он почти не бывает трезвым. Попасться ему в лапы хуже, чем в ад угодить. И его-то назначили выпроваживать детей, которым должно родиться, и он-то должен давать им пресловутый щелчок по носу.
Я задрожал как осиновый лист. Я представил себе, как этот пьяница тащит меня за руку. А ведь если не пойдешь по-хорошему, понесет на спине. И вот мы стоим у границы рая. Я слышу пьяный голос ангела: «Подставляй нюни, приятель, дам-ка я тебе щелчка, и пошел вон![8]»
Этого щелчка все боятся, получить его страшнее, чем родиться на земле. Своим щелчком этот пьяница уже не одного ребенка искалечил. Если на земле вам попадается курносый ребенок, знайте: это у него от слишком сильного щелчка ангела Шимен-Бера.
— И что же делать, Писунчик? Посоветуй, что делать? — взмолился я.
— Ничего нельзя поделать, — грустно ответил Писунчик. — Твоя судьба решена: чему быть, того не миновать. Из рук Шимен-Бера тебе не выкрутиться, будь ты хоть о семи головах. Я думаю, будет лучше, если ты…
— Что? Что? — спросил я и заглянул Писунчику в глаза.
— Если ты пойдешь по-хорошему, не станешь упираться. И не станешь плакать. Шимен-Бер терпеть не может, когда упираются и плачут. Будешь плакать, даст такого щелчка, что ты, не дай Бог, вообще без носа родишься. Хорош ты будешь! Чтоб ему самому так!
