— Идите к машине, Чепрасов! — хрипит Спиридонов.
— Дайте тугоплавкий солидол! — спокойно отвечает Ванюшка, не шевелясь, не меняя позы, в которой очень удобно говорить с начальником. За весь разговор он только один раз украдкой оглядывается на машину — она стоит в трех метрах, тихая, но властная, так как ей нужен тугоплавкий солидол.
За самый кончик, за тонкий ускользающий кончик Ванюшка ловит промелькнувшую мысль и немедленно выкладывает ее Спиридонову.
— Машина государственная, — стараясь не упустить мысль, раздельно произносит он, — машина государственная, я прошу солидол для нее, а это значит, солидол нужен не мне, а машине и, значит, государству. Понимаете? — спрашивает он, радуясь тому, что так точно сформулировал мысль. — Я для государства прошу…
Ванюшка произносит эти слова веско, значительно, и мысль, вероятно, удачная, так как начальник, с шумом выдохнув воздух, отшатывается от Ванюшки. Проходит еще несколько мгновений, и Спиридонов окончательно приходит в себя: теперь перед Ванюшкой стоит обычный Спиридонов — суховатый, подтянутый, с начальственными складками у губ человек. Голос у него басовитый, движения четкие, сдержанные, он много выше и сильнее Ванюшки.
— Вы правильно сказали, Чепрасов, машина государственная! — подтверждает начальник автоколонны.
Да, теперь это тот человек, который дал Ванюшке машину, принял его на работу и который одним росчерком пера мог осчастливить его и Анку: «Дать квартиру. Спиридонов».
— Правильно, машина государственная, — сухо повторяет начальник. — В связи с этим прошу вас, товарищ Чепрасов, сдать машину Зорину. Я вас отстраняю от управления автомобилем. — После этих слов он поворачивается к Ванюшке спиной, решительно показывая этим, что вопрос исчерпан. Чтобы поставить окончательную точку, он громко обращается к пожилому шоферу:
— Товарищ Зорин, примите машину у Чепрасова. — И, по-прежнему не поворачиваясь к Ванюшке, скороговоркой бросает: — Так сдавайте машину, Чепрасов, сдавайте… Время не ждет!
Ванюшка молчит, молчит секунду, вторую, третью. Сквозь дощатые стены гаража слышно, как на далекой станции тонко и тревожно перекликаются паровозы.
— Так что же, Чепрасов! — не выдержав молчания, резко оборачивается начальник.
По лицу Ванюшки бродит задумчивая, мечтательная улыбка, словно он вспомнил о радостном, светлом, скуластое лицо юноши симпатично, добродушно. Сморщив нос, он коротко вздыхает, как вздыхает ребенок, когда ему покупают яркую, давно обещанную игрушку.
