Я теряюсь в вариантах, Марк, теряюсь. Уже потерян! А ты говоришь, будто не со мной! Словно не я указывал тебе конкретных людей, в семьях которых проживал годами. Вспомни, Марк! Было целое лето, когда мы исходили с тобой этот городок вдоль и поперек. Цвели липы, яблони и вишни, малина и вереск, мята и зверобой. Мы ходили, и я рассказывал тебе такие подробности о совершенно чужих мне людях, которые мог бы знать только в том единственном случае, если бы являлся членом их семей. И ты все это, между прочим, скрупулезно проверял! Разве не помнишь?! Проверял, записывал! Дотошно и пунктуально! Ты хотел написать обо мне диссертацию, Марк.
И пусть прошли годы. Пусть все прошло. Но зачем теперь ты мне говоришь об алкоголе, о милиции, еще о чем-то? Хрен с ней, с квартирой. Пока у меня имеется бумажник, в нем отыщется пара банкнот. Я найду где остановиться. Но что случилось с тобой, Марк Ильич?»
«Ты зря горячишься, Ваня…»
«Марк, сделай усилие. Сегодня в полдень я вот этими руками ломал скорлупу, выбираясь на божий свет. А после этого ты меня спрашиваешь, был ли у меня стресс и что я думаю о своей новой работе? Да, мать твою, был стресс. Нет, мать твою, ничего не думаю о работе. Я, милый мой, суток еще не прошло, как вылупился из утиного яйца. Ты полагаешь, меня это оставило равнодушным?
Вылупившись, имел непродолжительную, но глубокую беседу с мамой-уткой. Между прочим, меня не оставляет ощущение, что она была по национальности немкой, но возможно, и англичанкой. Воздух! Природа! Купание в ледяной воде пруда. Ледок, понимаешь, не весь стаял. Кое-где изумрудная зелень, кое-где грязноватый снежок. А я плыву. Надо было смыть с себя все. Белковая слизь, вонь, слиплось все, да и утка советовала искупаться. – Иван задумался. – А потом я заснул в каком-то доме. Это было там, знаешь… – Иван опять на секунду задумался, подыскивая слова, – там, где умирают, да-да, а может быть, на самом деле давно уже умерли старые шахтерские поселки, какие-то хутора, деревеньки. Шугово и Лютино? Или Лютово и Шугино?! Не помнишь, нет? Шугинская десять бис?! Нет?!
Впрочем, я и сам не знаю. Не знаю, мы в те края как-то пару раз ездили на пикники, когда я еще здесь жил. Не это главное. – Иван глубоко затянулся и, запрокинув голову назад, выпустил дым в потолок. – Совсем не это. Дружище, ты только пойми, это не метафора, не условность, все так и было. Пойми! Сделай усилие! Со мной, Марк Ильич, животные говорили, и я их понимал. Веришь, нет? Вижу, что не веришь. Я и сам не верю. Старая сорока сказала мне в лицо, что я урод. А маме-утке индюки орали, что она высидела
