– Один из Ваших потомков рассекретил этот труд вместе с другим – «Генерация параспособностей», – ответила Наташа.
– А-а, это, наверное, Рита с Лёшкой постарались, – улыбнулся Сафиуллин. – Я попросил их после моей смерти опубликовать мою последнюю работу – «Генерацию», но они, кажется, решили отнести в редакцию всё, что было в столе. И что же с этой «Молекулярной памятью»? Она хоть кому-нибудь пригодилась?
– Конечно! Благодаря этой работе Вы сейчас говорите с нами!
Наступила недолгая пауза. Парень на второй кушетке зашевелился, и Лена тут же метнулась к нему. Сафиуллин и Наташа остались неподвижны.
– Вы хотите сказать, что я и есть результат эксперимента с генетической памятью? – медленно спросил Сафиуллин, вставая и снова смотрясь в зеркало.
– Да! После введения созданного нашей группой препарата, который мы назвали «Мемолин», активируется память ДНК и РНК митохондрий. Они в свою очередь стимулируют рибосомы клетки на кратковременный синтез белков с другими параметрами в отличие от Ваших собственных. Белки в головном мозге собираются в новые нейроны, и тут же обволакиваются липидным слоем. Новые нейроны должны были выстраиваться в той же последовательности, в которой они существовали в головном мозге предыдущего организма, но что-то пошло не так. У мыши выросла такая же нейронная сетка, как и у её матери, а продержалась эта сетка всего несколько часов, после чего распалась без последствий для мыши. Но Вы… Организм человека повёл себя несколько иначе, чем мы думали. Ваша нейронная сетка, видимо, слишком прочная…
– А с какой это стати школьники вообще проводят опыты над людьми? – нахмурился Сафиуллин. – Или в будущем это разрешено?
Прежде, чем расстроенная Наташа попыталась ответить, на помощь подруге примчалась Лена:
– Простите, Михаил Робертович, это я вводила Вашему прапраправнуку препарат. Он очень просил меня об этом в связи с его очень непростой ситуацией, которую слишком долго объяснять… Да и вряд ли Вы поймёте…
– Не надо было поддаваться на его провокации! – строго сказала ей Наташа.
– Это уже не важно, – отозвался Сафиуллин и вдруг вспомнил свои видения. – А почему я помню свою смерть и похороны? Ведь генетическая память передаётся из поколения в поколение. Значит, я должен помнить лишь часть своей жизни: от рождения и до двадцати семи лет, когда родилась моя дочь и унаследовала память о моей жизни до неё. Всё, что было позже, я помнить не должен, так как память об этом должна была умереть вместе со мной.
