Следующая весна подарила вороне любовь и круговерть материнских забот. Она не зря приобретала добытчицкий опыт, пригодилось. Упитанные и активные, дети ее раньше других наладились летать, покинули родное гнездо.
Ворона вновь открылась радостям жизни: гонялась за кошками, дразнила бульварных прохожих невиданной дерзостью, планируя над головами, будто выбирая место посадки.
– Крадись-крадись-крадись-кради! – повторяли ей прописные вороньи истины рассудительные подруги, не в силах спокойно наблюдать рискованные выкрутасы, – иначе – крах! крах! крах! Кара-кара-кара!
Но благоразумные предупреждения обладают парадоксальным действием, мобилизуя смельчаков на поиски все большей остроты ощущений. Разве в момент лихого разгула кто-то станет вспоминать, что опыт – сын ошибок трудных?
Не надо было ввязываться в смертельную драку чужих нетрезвых людей. Она даже не была ни на чьей стороне. Просто возбуждал хаос. Злые запахи. Вот и носилась как черная оперенная стрела в опасной близости от всего этого безобразия. Бой колотился всерьез: участники забыли щадить собственные жизни. Легкомысленным шутникам не место в серьезной компании.
– Кровь! Кровь! – пророчили с далекой высоты вороны.
Кррак!
И наступил крах. Подкралась кара.
Она не сразу про себя поняла. Лежала на земле распростертая. В сумерках и не разберешь – то ли тряпки кусок ветром под скамью забило, то ли пакет магазинный пустой. Потусторонняя тишина – ни машин, ни людей, ни птиц. Никаких желаний.
– Чего было-то? – вяло спросила она у окружающей среды.
Но ответа не дождалась. Свидетелей беды не осталось ни одного – кому это надо. Ну, махали руками, пинались, ну, шибанули по ходу дела какую-то бесформенную дрянь, клюнуть норовившую кого ни попадя, – всего и делов!
Состояние организма подсказывало: если это не конец, то он уже близок. Более чем. Жаль только, что рассудок постепенно прояснялся: в беспамятстве умирать не так обидно. Вот уже возникли звуки, зашелестела трава, слабо вякнула брошенная в урну жестяная банка. Пришлось заняться подсчетом ран. Ноги шевелились так: одна чуть-чуть, другая вообще не могла. Крыло невозможно было заставить сложиться должным образом: валялось на отлете как неродное.
«Чому я не сокил?» – вспомнила птица жалобы бездомного друга. Она попробовала крикнуть истошно, чтоб поведать о своей беде, но голоса не было вообще – весь вышел в дурацком мероприятии.
– Ка – фка… – выдулись бессмысленные звуки вместо крика о помощи.
