Волчица решилась на последнее, другого выхода не было. Она отведет дочь к человеку, чтобы тот выкормил ее. Даже самые свирепые звери снисходительны к маленьким – это вечный закон у всего живого.
План был такой: сытая дочь станет делиться несъеденной едой со своей бедствующей семьей. Мать найдет лазейку у забора, дочери останется устремляться на родной запах с гостинцами для братьев.
Маленькая дочка боялась самостоятельности и новых условий, но куда деваться. Мать страдала из-за грядущей разлуки, из-за нехватки собственных сил и страха за сыновей. Они вчетвером выли в последнюю совместную ночь так, что все живое в округе, способное слышать, содрогалось от ужаса перед последней чертой, обещаемой волчьей тоской.
Утром человек проснулся от лая собак. Лаяли они необычно: срывались на сип, теряли голос, но потом, движимые жутью и долгом, вновь заходились сигнальным кашлем.
Человек в валенках на босу ногу вышел снисходительно пожурить трусливых псов, не давших досмотреть сон про море и разноцветных рыб, певших низкими женскими голосами португальские песни фадо.
– Пора девушку сюда завезти, – с улыбкой решал человек, ведомый взволнованными собаками к калитке, возле которой мать-волчица оставила дочь, вверившись произволу судьбы.
Дочь крепко стояла на четырех негнущихся лапах, глядя в сторону леса, откуда поблескивали материнские глаза, призывавшие следовать намеченной цели.
– Ух, ё! – сказал человек. – Волчок! Вот так «баю-баюшки-баю, не ложися на краю»!
Оказывается, сон про певучих рыб был к волкам, кто бы мог подумать!
Он тут же гордо решил, что вот даже волки чуют в нем брата. Он внутри часто сравнивал себя именно с волком: умным, смелым, решительным, одиноким, хищным.
Он, не раздумывая, взял в дом этот законный (ему!) подарок природы. Таким образом произошла естественная подвижка в расстановке сил, на которую рассчитывала мать и о которой человек и не подозревал. А именно: охранные собаки, не имевшие доступа в дом, совсем сбились с толку: от хозяина теперь несло таким вражьим духом, что непонятно было, кого от кого защищать. Они теперь дыбили шерсть и лаяли на человека и его приемыша. Их призывами к бдительности пренебрегали с насмешкой. Теперь старая волчица могла спокойно подходить к забору: пусть себе брешут, жалкие рабы.
– Чевой-то ты, Львович, удумал чудное – волка в доме держать, – пыталась предостеречь хозяина деревенская молочница.
– Вырастет верным другом, – снисходительно объяснял глупой тетке городской человек. – На охоту будем ходить. На кабана. У нее нюх – ни с одной собакой не сравнится.
