Но Джон Пол ни за что не причинил бы вреда своим дочерям. Это нелепо. Тема для Джерри Спрингера[11]. Было бы предательством по отношению к Джону Полу допустить даже легчайшую тень подозрения. Сесилия могла жизнью ручаться, что Джон Пол ни в коем случае не стал бы домогаться собственных дочерей.
Но готова ли она поручиться жизнью одной из дочерей?
Нет. Если есть хотя бы малейший риск…
Боже правый, что же она должна делать? Спросить Изабель, не трогал ли ее папочка? Жертвы лгут. Насильники велят им лгать. Она знала, как это работает. Она читала все эти дрянные историйки. Ей нравилось наскоро выплакаться, выплеснув эмоции, а затем сложить газету, выбросить в мусорное ведро и забыть. Эти истории дарили ей какое-то болезненное наслаждение, в то время как Джон Пол наотрез отказывался их читать. Не уличает ли это его вину? Ага! Тебе не нравится читать о больных людях – значит ты сам больной!
– Мам! – окликнула Полли.
Как ей вообще подступиться к Джону Полу? «Не делал ли ты чего-нибудь неподобающего с кем-то из наших дочерей?» Если бы он задал ей подобный вопрос, она бы никогда его не простила. Как может сохраниться брак, если такая тема хотя бы возникла? «Нет, я никогда не домогался наших дочерей. Передай, пожалуйста, арахисовое масло».
– Мам! – повторила Полли.
У тебя не должно быть нужды спрашивать, скажет он. Если ты не знаешь ответа, выходит, ты не знаешь меня.
Она знала ответ. Знала!
Но, с другой стороны, остальные глупые матери тоже считали, что все знают про свою семью.
А Джон Пол так странно говорил с ней по телефону, когда она спросила про письмо. Он ей солгал. В этом она была уверена.
И еще оставался вопрос с сексом. Возможно, он утратил интерес к Сесилии, поскольку вожделеет изменяющееся юное тело Изабели? Это смехотворно. Это отвратительно. Ее замутило.
– Ма-ам!
– А?
– Смотри! Ты проехала нужную улицу! Мы опоздаем!
– Прости. Проклятье! Прости.
Она ударила по тормозам, чтобы выполнить разворот. Сзади раздался яростный взвизг гудка, и сердце Сесилии замерло в грудной клетке: в зеркале заднего вида она увидела огромный грузовик.
– Дерьмо, – пробормотала она и подняла руку, извиняясь. – Простите. Да-да, я знаю!
Водитель грузовика явно не был готов ее простить и не убирал руку с гудка.
– Простите, простите!
Завершив разворот, она подняла взгляд и снова в знак извинения помахала рукой. На боку ее машины красовалось название «Таппервер», и ей не хотелось бы повредить репутации фирмы. Водитель опустил окно, почти наполовину высунулся наружу и с искаженным от гнева лицом колотил себя кулаком по ладони.
