Симашкин остановился и со злобой прошипел:
— Был у меня друг, один, единственный, но больше его нет.
Он поднял бластер и направил на перепуганного Князева. Тот замахал руками, но было уже поздно. Выстрел переполошил всех и Алексей подбежал к Симашкину. Тот повернулся и абсолютно спокойно сказал:
— Вот эта сволочь командир, хотела нас всех предать. Я сам вынес ему приговор.
Алексей заметил, что Князев ещё живой, и попробовал ему помочь. Сдирая с раненого комбинезон, он хотел перетянуть рану на груди, но она была настолько глубокой, что кровь остановить не представлялось возможным. Князев умирал в страшных мучениях. С пересохших губ слетела всего одна фраза:
— Это не я предатель. Прости командир…
— Кто, скажи? — Алексей тряс Князева со всех сил, но тот уже отдал Богу душу и не шевелился.
Поднимаясь с колен, Алексей, закипая от негодования, бросился на Симашкина. Выбивая ногой из рук солдата бластер, он схватил его за шиворот и кинул на песок. Симашкин увидел, что сейчас случится непоправимое, начал умолять командира.
— Это не я, командир. Это всё он придумал и хотел, чтобы мы вдвоём бросили вас и ушли.
Он дрожал как осиновый лист, растирая рукавом комбинезона слёзы по щёкам. Алексей взял бластер и направил в лицо Симашкину.
— Или ты сейчас мне расскажешь правду, или я за себя не отвечаю.
— Я правду говорю, — не переставал твердить Симашкин.
Он уселся на песок и опустил голову между колен.
— Врёт он всё командир, не слушай его.
Алексей развернулся и увидел Тана. Тот ухмылялся и презрительно качал головой.
— Я не спал, — начал Тан, — когда этот разбудил Князева, — и он показал рукой на Симашкина. — Он позвал его на разговор, и они вдвоём вот здесь спрятались. Я решил узнать, о чём там они говорят. Тихонько вылез из укрытия и последовал сюда.
И Тан показал место, где прятался.
— Они меня не видели, а вот я полностью слышал их разговор. Этот предложил всех убить, и идти вдвоём к кораблю. Князев не согласился и тогда Симашкин его пристрелил, из-за боязни, что он выдаст.
— Это правда, Симашкин?
Алексей не хотел всему этому верить, но судя по последним словам убитого, это так и было.
— Отвечай мразь, иначе я за себя не ручаюсь. Не доводи до греха…
— А если и правда, что тогда?
Симашкин вскочил на ноги и с обезумевшими глазами смотрел на Алексея.
— Что ты мне сделаешь? Убьёшь? То, что говорит этот Тан, не может служить доказательством. Арестуй меня, и пускай на Земле мою судьбу решает трибунал. Больше я ничего говорить не буду.
