Ах, вы не знаете, как умеют плясать на Земле? А ну, Рамирес, давай тряхнем стариной… К черту возраст! И кто же это, какой мизантроп сказал, что в этих славных лицах есть что-то рыбье, лицемерно-любезное?! Не было этого никогда, быть не могло…
Как-то незаметно всей шумной, умаявшейся компанией они оказались за предлинными наспех накрытыми столами, и так же вдруг в руках у всех очутились кубки. Тут все смешалось. Для землян в здешних напитках не было ничего хмельного, и все-таки они захмелели — от стремительных танцев, от всего пережитого, что на них навалилось, от вольных просторов искренности, которые с такой внезапностью распахнулись. Они вслух честили спесь, лицемерие, все, что ненавидели сами, и ридляне дружно вторили им и спрашивали: а как на Земле? И люди отвечали с наивозможнейшей откровенностью, иногда споря друг с другом, забывая, кто подле них, и это тоже было ново, независимо, прекрасно.
Раскрыться, да их заставили раскрыться — ловкий ход! Ну и злорадствуйте на здоровье, неведомо вам, что подлинная, на века дипломатия крепка правдой. Никакие владыки не вечны, вечен только народ, а он здесь, с нами, пусть беспомощный и наивный, но таким будет не всегда…
Молодцы, что задали нам перцу, правильно! Да, да, это я тебе говорю, дружище!.. Что, прах побери эту нашу инаковость? Нет, извини, тут не согласен: инаковость — не помеха, наоборот, без нее мир был бы пресен и скучен, как пропись таблицы умножения…
Это ли говорилось, другое — неважно. Важно, как говорилось. И как слушалось! Ничего подобного Гундарев не переживал. Громыхание кубков, возгласы и слова; многолунный, неземной свет на лицах, то серьезно внимающих, то смеющихся; понятные уже без всякого транслятора голоса; так бы и обнял всех! Не все было безмятежно, нет. Возникали и споры, случались недоразумения, но все как-то легко улаживалось, а если даже я оставалась горчинка, то, чувствовалось, и она нужна, как озон в послегрозовом воздухе. Только бы эта ночь не кончалась!
Много еще чего было, но напор впечатлений перегрузил память. Когда мелькнуло последнее? Ах да, это было уже в резиденции, в холодном полумраке ее покоев, ведь ночь все-таки кончилась…
— Переживаешь, Посол? — Рамирес легонько подтолкнул его локтем. Владыки…
— Что посеяли, то и пожали. Но ведь стоило?
— Еще как стоило! Хватит фальшивых заверений, мы — люди! И знаешь что?
— Знаю, можешь не утешать. Будущее сведет нас с ридлянами, и договор, настоящий Договор, будет подписан. Не сейчас, через сто, тысячу лет будет!
