Петр и Иоанн тотчас согласились с его выбором, тем более что место весьма походило на то, что описывал им их учитель. Они велели Илию завершить приготовления к Пасхе, а сами отправились: Иоанн — за чашей, которую Иисус велел ему взять в доме у Древних ворот, а Петр — на Бычачий рынок за пасхальным агнцем.
Илию же поручили подняться с факелом на террасу, дабы дать знать, что в доме ожидают Иисуса и его спутников.
Об этом сигнале заранее условились с учителем, который по дороге из Вифании должен был подняться на Масличную гору, откуда весь Иерусалим виден как на ладони.
Петр и Иоанн по лестнице в четырнадцать ступеней, называемой Ступенями Сиона, спустились в Нижний город и еще не дошли до театра, как, оглянувшись, заметили на выступе террасы пламя факела, поднимавшееся к небесам.
Стояла тихая, ясная погода. В легком восточном ветерке, освежавшем воздух, уже чувствовалась мягкость сирийской весны. Легкая облачная дымка на голубом небе умеряла и утренние лучи солнца и вечернее сияние лунного света. На лозах холмов Ен-Гадди и смоковницах Силоамской долины появилась свежая зелень; кроны олив в Гефсимании стали ярче, а мирт, теребинт и рожковое дерево покрылись молодыми сочными побегами. Цветущий миндаль усыпал склоны горы Сион хлопьями розового снега, сквозь который проглядывали крупные непахучие фиалки, подобные тем, что растут на Родосе и по берегам Эврота. И не соловьи и малиновки, а горлицы, единственные птицы Священного города, уже принялись нежно ворковать среди кипарисовых рощ Сиона, в кронах сикомор, пальм и сосен сада Ирода.
А значит, ничто не помешает Иисусу разглядеть на доме трапезы горящий факел, пламя которого чуть отклоняется под восточным ветром, как бы указывая людям, что и свет благодати прольется с востока на запад.
При виде этого пламени путник, сидевший под купой пальм в четверти льё от Иерусалима, между Виффагией и Голубиным камнем, внезапно умолк, а затем обратился к кучке мужчин и женщин, внимавших ему, со словами:
— Час настал… Идемте!
То был молодой галилеянин, учитель Иисус из Назарета.
В нынешнее маловерное время да будет нам позволено рассказать о Христе так, как если бы никто до нас о нем не говорил, обратиться к Священной истории, словно ее еще никто не написал. Увы! Как мало глаз скользило по ее письменам и в памяти скольких она уже изгладилась!
Для тех, кто не подозревал о божественном происхождении Иисуса из Назарета, он представал человеком тридцати-тридцати трех лет, чуть выше среднего роста и очень худым, как большинство тех, кто посвящал себя роду человеческому, раздумывал о нем и страдал ради него.
