, что для настоящего монаха нет ничего более страшного, как услышать от своего духовного отца такие слова: «Ну, что ж, поступай, как знаешь». Монах переживает такие слова как смерть, и в них действительно сокрыта смерть.
Но вернёмся к блудному сыну, который говорит: «Мой отец праведен даже по отношению к наёмникам. Зачем же мне работать на этого тирана — дьявола, который принуждает нас делать такие дела, которые приносят смерть. Затрачивая столько же сил, я лучше буду трудиться у отца. Там я буду жить, здесь же мне не разрешают вкушать даже пищу свиней. Свиньи для них драгоценнее человека. Я недостоин быть с отцом, но пойду к нему». Пошёл и говорит: «Отче, прими меня как работника». И что мы видим? Его родной брат, не грешивший как он, смутился его приходом! Кто же из них двоих более твёрд в добре теперь? Блудный сын знает всю горечь греха и его уже ничто не оторвёт от отца. Хотя никому не посоветуешь идти опасным путём блудного сына, ведь он мог и не вернуться. Тьма может стать непроглядной, и ты уже не найдёшь дороги назад, как это случилось с Иудой, отвернувшимся от Христа, от призвания быть апостолом, от самой жизни.
Путь блудного сына — не пример для подражания. Отец, давая ему наследство, рисковал потерять своего сына. Бог, создавая свободных людей, тоже пошёл на этот риск, как пишет отец Софроний в своей книге[41]. Бог даёт Адаму свободу, потому что без свободы и добрый поступок не имеет действительной ценности. Такие добрые дела могут быть и хороши, но они не имеют значения для вечности. Можно прожить жизнь порядочным человеком, но не стяжать вечности. Бог же хочет, чтобы мы жили вечно, Он сотворил нас для этого. Его Любовь идёт на риск, давая нам свободу. Бог говорит: «Если человек образумится, пусть даже пройдя через многие падения и боль покаяния — Я приму его». Блудный сын вернулся в дом отчий, и радость наполнила душу родителя. Не потому, конечно, что он вернулся живым и здоровым, как сказал старшему сыну один из слуг, а потому что он был мёртв и ожил. Слуга не понимает радости отца, он всего лишь слуга.
И нам, как служителям Божиим, надо быть осторожными и внимательными в разговорах с людьми о Боге, чтобы не исказить евангелие Христово и не превратить благовестие в карикатуру, приписывая Богу свои собственные мысли. Именно этим и дорог нам отец Софроний, потому что в нем и чрез него мы познаем неискажённую мысль Бога о человеке. Исключительно благодаря ему мне стали понятны многие вещи, касающейся нашей жизни в Боге. То, как он относился к нам, было воистину нежной материнской заботой, несмотря на то, что мы иногда вели себя совсем не по — доброму. Некоторые приходили жить в монастырь, и причиняли ужасно много неприятностей и бед. Я, совсем ещё молодой, как‑то сказал ему об одном таком человеке: «Отче, почему бы Вам не отправить его из монастыря?» Он же ответил: «Нет — нет, нам надо заботиться о том, как помочь человеку в жизни, а не о том, как её разрушить». О человеке, разрушающем нашу монастырскую жизнь, он заботился, как бы не навредить его жизни. Говоря такие слова, он прежде много — много молился о нем, и потому, в конце концов, все устроилось к лучшему. Наш монастырь существует по — прежнему, тот человек не смог разрушить его. Он не разрушил и свою жизнь, он ушёл из монастыря довольно спокойно, и нашёл себе что‑то более ему подходящее. Но отец Софроний участвовал в его жизни, стараясь помочь обрести путь ко спасению. Некоторые из нас, и я в том числе, тоже причиняли вред обители, но Бог все покрыл.
