— Полтинник. На детский сеанс. Но мы чаще на прорыв ходили.
— Как это «на прорыв»?
— Столпимся человек двадцать возле контролера и все сразу как рванем в зал!
— Денег не было?
— Деньги на мороженое берегли!
— А вас не ловили?
— Ловили...
— И тебя ловили?
— Было.
— А если ловили, что было?
— Пенделя давали.
— Как это?
— Нормально. Коленкой под одно место.
— Те-ебе?!
— Думаешь, если я твой отец, так мне не давали?
— И Волкову?
Замедлив шаг, отец усмехнулся.
— Ну нет... Ему, конечно, не давали. Он на прорыв не ходил!
— Пап, а в блокаду очень боялись, что придут фашисты?
— Никто этому не верил. Даже дети!
— Ну... а если трусы?
— Такие бывали, да что о них говорить? Свернем лучше к тому старому дому, — показал отец на большое неказистое здание. Подвальные окна его были закрыты проржавленными железными дверцами.
— Сюда, — прошел отец под высокую арку. — Вот она, — показал он на массивную железную дверь подвала. Спустившись по железным ступеням, отец потянул заскрипевшее толстое кольцо. Дверь не подалась. — Что же теперь здесь? Картошка? Лопаты хранятся?
— А что было?
— Бомбоубежище. Потом наша школа. — Отец снова потянул кольцо.
— Ваша школа? Здесь?!
— Парты стояли, и глобус, и доска грифельная.
Олег спустился к отцу, взял холодное кольцо. Оно было тяжелым. Там, за дверью, наверное, низкие потолки, сырые стены, мокрые скользкие трубы. Где там могли разместиться парты, непонятно. Паровое отопление не работало, электричества не было. Как же тут можно было учиться?
— Холодина была, да?
— Пока Василиса Александровна не затопит, за парты и не сядешь. Времянка у нас была, такая печка железная. Идешь в школу — хоть щепку принеси! У меня раз бревно по дороге чуть не отняли! В сарае я его взял. В чужом. Наш сгорел еще осенью. Залез я в сарай, щупаю впотьмах, а там кто-то в одеяло завернут. Кажется, мужчина.
Кольцо выскользнуло из руки Олега, глухо брякнуло о дверь.
— Живой?
— Нет.
— Ты не рассказывал... Ты мне ничего не рассказываешь!
— Вот здесь, — отец показал на ступеньки, — мы рубили дрова.
— Зато во время тревоги хорошо. Вы уже в бомбоубежище, да?
— Во время тревоги? Кто вниз, а мы-то наверх бежали! Ползли — не бежали. Силенок не было!
— Наверх?
— Дежурить. На чердаке и на крыше. Зажигалки чертовы сбрасывали, за наводчиками следили. Раз одного поймали. Не мы, на соседней крыше. Диверсант. Забросили с парашютом.
— Представляю, как вы учились. Тут не до учебы, верно?
— Учились самым серьезным образом. Я впервые в жизни стал отличником. От злости. Помню, сядем вокруг печки... Василису Александровну на самое теплое место — у открытой дверцы. Две керосиновые лампы горят... Мы все в пальто, конечно. Писали карандашами, чернила замерзали... В общем настоящий класс, только никто на уроках не разговаривает.
