Я посмотрела искоса на его морду под банданой и, делая вид, что принимаю игру, ответила:
– Шла с тобой поговорить, Шмайссер.
Мой голос мне очень не понравился. Было впечатление, что язык отказывается служить и шевелится с большущей неохотой. Я замолчала и пошевелила им во рту уже нарочно. Вроде с ним все как всегда, откуда же у меня такие интонации?
– Смеяться после слова «лопата»? – неожиданно сказал Шмайссер и скривился.
Помолчав и пожевав губами, он уже спокойней продолжил:
– Я когда спускался, то сперва наступил на твою сумку. Тебя потом уже обнаружил. Откуда я знал: твоя она или не твоя. Короче, что ты журналистка, я уже знаю, Ольга Юрьевна. Так зачем ты пошла на лестницу, а?
Я посмотрела на него в упор.
– Зачем это кино? – спросила я, постаравшись произнести пожестче, но вышло еще шепелявей. – Вы же знаете, кто я. Сами заманили в эту ловушку, а теперь затеяли какие-то детские игры… Мы же взрослые люди, – зачем-то добавила я под конец банальные слова.
– Какая ловушка! Что ты гонишь, подруга! – не выдержал Шмайссер и дернулся в кресле. Мальчик с серьгой тут же оставил меня и, наклонясь к Шмайссеру, погладил его по плечу. Тот отстранился. – Куда я тебя заманил, в сортир, что ли?! А бабки я тоже сам себе заплатил? – лицо у Шмайссера покраснело; и без того красные глазки стали совсем влажными, он постоянно вытирал их тыльной стороной ладони. Глядеть ему в глаза я не могла: мои тоже начинали слезиться.
Я затянулась сигаретой, выпустила дым вверх и монотонно произнесла:
– Вы же сами позвали на эту лестницу, а теперь изображаете из себя клоуна. Зачем вам все это?
– У нее мозги отслоились, – неожиданно спокойным голосом сказал Шмайссер и отвел взгляд. Он задумался и, казалось, перестал обращать на меня внимание.
Мне не понравился такой переход, и я продолжила гнуть свою линию.
– Я, конечно, не специалист по прикладной логике, – немного напыщенно сказала я, но это должно было выразить степень моего негодования. Негодовать же всерьез у меня не было уже сил. – Но если ко мне подходят и говорят, что меня ждут, я делаю выводы и иду туда, где меня ждут. Что же тут неясного? Так я и появилась на этой лестнице. И не надо больше спрашивать, зачем я туда пошла. Не смешно.
Шмайссер молча посмотрел на меня и обратился к моему медбрату:
– Ты ее понимаешь, Цыпа? Я – нет.
– Кто вам сказал, что надо идти на лестницу? – проявил вдруг сообразительность Цыпа, снова протягивая ко мне свою ватку. Пока я не услышала, что этот мальчик «Цыпа», он мне даже немножко нравился, а сейчас я вздохнула и посмотрела на Шмайссера.
