Новоевропейский человек из фатализма делает очень странные выводы. Многие рассуждают так. Ага, раз все зависит от судьбы, тогда мне делать ничего не нужно. Все равно судьба все сделает так, как она хочет. К такому слабоумию античный человек не способен. Он рассуждает иначе. Все определяется судьбой? Прекрасно. Значит, судьба выше меня? Выше. И я не знаю, что она предпримет? Не знаю. Почему же я тогда не должен поступать так, как хочу? Если бы я знал, как судьба обойдется со мной, то поступил бы по ее законам. Но это неизвестно. Значит, я все равно могу поступать как угодно. Я ? герой. Античность основана на соединении фатализма и героизма. Ахилл знает, ему предсказано, что он должен погибнуть у стен Трои. Когда он идет в опасный бой, его собственные кони говорят ему: ?Куда ты идешь? Ты же погибнешь?? Но что делает Ахилл? Не обращает никакого внимания на предостережения. Почему? Он ? герой. Он пришел сюда для определенной цели и будет к ней стремиться. Погибать ему или нет ? дело судьбы, а его смысл ? быть героем. Такая диалектика фатализма и героизма редка. Она бывала не всегда, но в античности она есть. Оказывается, основное представление о мире у греков какое? Это есть театральная сцена! А люди ? актеры, которые появляются на этой сцене, играют свою роль и уходят. Откуда они приходят ? неизвестно, куда они уходят, неизвестно, но они играют свою роль. Однако, как это неизвестно, откуда они приходят и куда уходят?! Приходят ? с неба, они же есть эманация космоса, космического эфира, и уходят туда же и там растворяются, как капля в море. А на земле? А земля ? это сцена, где они исполняют свою роль. Кто-то скажет: но какую же пьесу разыгрывают эти актеры? Отвечу: но какое вам до этого дело? Разве вы космос? Космический эфир? Сам космос сочиняет драмы и комедии, которые мы выполняем. Философ это понимает, а знать ему достаточно только одно: что он актер, и больше ничего. Возрождение увлекалось антропоцентризмом и стало проповедовать титанизм, который далеко ушел за пределы первоначальной прогрессивной идеи свободной человеческой личности. Титан ? то же самое мещанство, но если мещанин действует в пределах дома, то титан ? в мировых масштабах. Возведя субъект в абсолют, Возрождение открыло путь дальнейшему торжеству субъективизма, отразившемуся в последующие века. Весь Запад для меня в этом смысле представляет собой тупик мысли. Я люблю Шекспира как саморазоблачение Ренессанса, потому что у него действуют титаны ? Макбет и подобные ему,? которые, кроме себя и своего мировоззрения, ничего не признают. Вот почему между ними возникает борьба, и вот почему она заканчивается горой трупов в финале шекспировских трагедий, достойный венец абсолютизированного антропоцентризма! Не хватает жизни. У меня было много музыкальных и математических идей, от которых пришлось отказаться. Потом в области философии и филологии у меня было много интересного. Я подробно читал в свое время и Канта, и Гегеля, и Шеллинга. Гегеля очень люблю и сейчас даже его ?Логику? могу по главам рассказать. Вот если заниматься специальной наукой, то приходится ограничиваться. Я погрузился в классическую филологию и более специально ? в историю античной философии и эстетики, и вот над шестью, над семью томами сижу пятьдесят лет. И чем дальше, тем больше. Так что все остальное пришлось забросить. Например, о Вагнере у меня интересные были наблюдения, интересные мысли были. Но? Одна же голова, а не три. Так, вагнеровские идеи пропали? Каким-то чудом успел напечатать о Возрождении, а о романтизме не успел, о средних веках тоже не успел. А ведь в средние века создалось великое учение о личности. Я думаю, что личность ? это такая категория, которая не может отсутствовать в мировоззрении. Как понимать ее ? другое дело. Но я думаю, что античный материальный космос ? это маловато. Все-таки это еще предварительная эпоха, а вот личность ? очень важная вещь. Со своей стороны, все эти эпохи, они мне, конечно, близки в разной степени. Средние века ? абсолютная личность. Возрождение ? абсолютизированная человеческая личность, но все равно ? личность. Это хочется развить более подробно. Но сейчас уже не удастся. Не удастся.
