Все вокруг сияет.
Разбуди свой голос,
Удиви день.
Я тоже запела, но тихо:
Потянись и зевни – День начинается.
Я шагнула в кухню. И наткнулась на служанку со стопкой грязных тарелок.
Тарелки разлетелись во все стороны. Хрясь!
Тишина.
Ну как можно быть такой неуклюжей? Тарелки ведь с золотой каемочкой. И стоят небось кучу денег.
– Простите. Я не хотела…
Все уставились на меня. Замерли на миг, потом принялись приседать и кланяться. Ко мне кинулся слуга с метлой.
Кухарка сдвинула сковородки с огня.
– Что может Сковорода сделать для вашей милости? – Лицо ее ничего не выражало.
Я присела и начала собирать осколки фарфора.
– Простите… мне не следовало…
Женщина повторила:
– Что может Сковорода сделать для вашей милости?
Не поднимаясь с пола, я сказала:
– Я не дама. Я всего-навсего дочь хозяина гостиницы. Я хотела…
– Сковорода думает, что дочери хозяина гостиницы следует покинуть кухню. – Она повысила голос: – Сковорода думает, что дочери хозяина гостиницы незачем отрывать от дел королевских слуг. Сковорода думает, что дочери хозяина гостиницы лучше отсюда убраться!
Я с несчастным видом попятилась назад, перешагнула через порог и остановилась перед захлопнувшейся дверью, чувствуя досаду и закипающую злость. В «Пуховой перине» любой гость мог зайти на кухню – это не считалось преступлением.
Дверь открылась, и из кухни выскользнула та самая служанка, с которой я столкнулась.
– Госпожа…
– Прости меня за тарелки. Я не…
Служанка покачала головой, отчего ленточки на ее чепце запрыгали:
– Это я виновата. С самого утра у меня все из рук валится.
Хорошенькая такая девушка, почти моя ровесница. Я позавидовала ее приятной мордашке.
– Неужели тебе или Сковороде придется платить за тарелки?
– Нет. У нас все время кто-то что-то разбивает… Это вас беспокоит, милая? То, что мы заплатим за посуду? Добрая душа!
– Тогда почему… почему Сковорода завопила на меня?
– Сковорода завопила бы и на короля, если бы он вошел на кухню. Хотите есть?
Я призналась, что хочу. Служанка, которую звали Изоли, скользнула обратно в кухню и появилась снова с двумя плюшками и румяным яблоком, завернутыми в салфетку, после чего вернулась к своим обязанностям. Мне взгрустнулось, когда она ушла.
Я снова принялась исследовать замок, откусывая понемногу от плюшки. Яблоко я спрятала в карман, чтобы расправиться с ним позже.
Когда от второй плюшки почти ничего не осталось, до меня донеслись пение и смех. Я стояла в нескольких шагах от Зала песни. Там, кажется, играли в композиторов – мою любимую игру. У себя дома я считалась отменным игроком.
