Леша сидел в машине уже полтора часа, заждался Марину из больницы, злился:
– Почему так долго?
– Извини. Задержалась. – Марина не хотела скандала.
– Почему нельзя сразу сказать, что будешь долго?! – Леша тоже не желал скандала, но хотел самоутверждения.
– Я говорила, чтобы ты не ждал, ехал.
– Шайзе! – Леша прекрасно ругался на многих европейских языках, но именно это немецкое слово было у него любимым.
Машина только отъехала от обочины и тут же получила удар «жигулями» в правый бок. Для Леши это было уже слишком. Он бил руль ребром ладони, вторя «шайзе», и Марина радовалась, что она – не этот руль и не те «жигули». Может, не вовремя, но ей показалось, что именно сейчас надо сказать то, что давно уже хотелось. Именно сказать, а не спросить.
– Леш, давай ребенка родим…
– Прямо сейчас? Здесь? На асфальте?
– Можно потом.
Алексей замолчал. Посмотрел по сторонам, как будто высматривал, едет ли наконец эта дорожная полиция. Подумал, еще раз ударил руль, убрал волосы со лба и медленно, как ребенку, объяснил Марине:
– Понимаешь, я не готов… Пока не готов… Пока не готов ответить. Я очень хочу детей… Шайзе!
– Как в еврейском анекдоте. Дети были, дети будут, но детей пока нет, – сделала вывод Марина.
– Нельзя осуждать человека за то, что он боится принять решение, требующее большой ответственности.
Марина отвернулась:
– Ты прав. Нельзя. Семь лет совместной жизни – не срок для подобных решений.
Алексей попытался обратить ситуацию в шутку:
– Может, подождать еще годок?
– Знаешь, если к семи килограммам повидла добавить кило говна, получится восемь килограммов говна.
– Во-первых, ты манипулируешь. А во-вторых, не говна, а говноповидла.
– Нет, Леш. Говна.
Марине хотелось плакать. И это были бы не слезы гордеца, которому в чем-то не уступили, а слезы человека, который пошел не той дорогой, где-то свернул не там, когда-то что-то сказал не так, и путь к исходной точке было уже не отыскать. Тропа заросла прочно, и вместе с этой порослью повзрослела и Марина, так некстати обогнав мужа в основных жизненных импульсах.
Великая красота Марининой профессии заключалась в доступных чудесах. Вот ведь как обыватель думает. Приедет журналист, напишет в газету о наших трудностях, и они сразу прекратятся. Дадут нержавую воду, отремонтируют дорогу, увеличат финансирование. Что там еще? Уморят всех соседских кошек числом сорок штук. Но чудеса случались редко. А редакционные летучки служили для них сортировочной базой и бывали куда как чаще.
