– Хорошо, – сказал он.
И мы продолжили.
– Весна.
– Цветок…
– Венок.
– Крест…
– Ограда.
– Мама… – сказал он и тихо заплакал.
Поглаживая его по руке, я подождала, когда он успокоится, и мы продолжили.
– Птица.
– Выстрел…
– Вода.
– Беда…
«Стоп! – сказала я сама себе. – Из этого ряда задавать слова не имеет смысла, он только что пережил сильнейший стресс, связанный с семантическими полями «воды», «поезда» и «несчастья». Они у него сейчас неизбежно взаимосвязаны, но это ни о чем не говорит. Это как раз реакция, типичная для нормального человека. Мне сейчас нужно работать с нейтральным материалом…»
– Слово.
– Молитва…
«Однако! – подумала я. – К чему бы это?.. Ну-ка двинемся чуть дальше в эту сторону…»
– Икона.
– Лампада…
– Свеча.
– Покойник…
Я поняла, что дальше он скажет – «мама» и опять заплачет. Так, так… Хорошо… Один семантический тупик я уже выявила…
– Гора.
– Дыра…
– Рука.
– Пистолет…
– Выстрел.
– Покойник…
«Вот черт! – подумала я. – Опять я его в тот же угол загнала!»
– Чай.
– Мед…
«Мед – пчела – укус – собака, – продолжила я за него. – А потом – молчание. Но что же там дальше-то? Что же у нас может быть рядом с кусачей собакой?.. Конура? Намордник?»
– Цепь, – сообразила я.
– Нога…
«Странная ассоциация», – подумала я.
– Палка.
Он посмотрел на меня с откровенным ужасом и промолчал…
Кое-что у меня в голове уже сложилось. Пожалуй, достаточно. Осталось только проверить кое-какие выводы. Я быстро сформулировала особые, болевые для него психо-семантические точки. Сколь ни была я гуманна, а пройтись по ним придется.
– Женщина.
Он втянул голову в плечи, посмотрел на меня, словно ожидая удара, и вновь промолчал.
– Боль.
– Ремень… – ответил он.
– Отец.
Он резко вскочил со скамейки, и я еле удержала его за руку.
– Ну-ну-ну! Ты куда, Алеша? Здесь же, кроме меня и дяди Саши, нет никого… Успокойся… Мы просто играем. Ничего страшного.
Он дрожал, и я, признаюсь честно, не знала, что делать дальше. Он был все еще эмоционально зацеплен за меня, и я чувствовала, что окончание контакта принесет ему сильную боль. У меня, как говорится, рука не поднималась. Я же не хирург, в конце-то концов… Я гораздо ближе к терапевту по складу своего характера.
Контакт, однако, прервался вовсе не по моей инициативе. Совершенно неожиданно для меня перед нами оказался Эдик Морозов собственной персоной. Он был возмущен до последней степени. Я посмотрела на него недоумевающе и сразу же все вспомнила.
«Тридцать девятый столб. Девять вечера… А сейчас, наверное, уже около десяти…»
