В обход маршрута, который составила Инга, она повезла меня в деревню к дяде-священнику. Мне полегчало от одного слова «деревня», хотя по сути это был крохотный старинный городок с церковью посредине, неработающим фонтаном, булыжными кривыми улочками. Стены домов до черепичных крыш были облеплены плющом, захватывающим фигурки флюгеров.
С пологого склона, покрытого виноградниками, спускалась скрюченная бабка. Она погоняла осла, нагруженного хворостом. Вот она, моя Италия! Только рогатых скотов не хватает. Ан нет! Парочка чистеньких буренок паслась на травке перед виноградниками, глухо позвякивая колокольцами, похожими на сплющенные маленькие кастрюльки.
Падре Лучано не было — он причащал больного в соседней деревне. В его просторном распахнутом доме нас встретил огромный ворон с кольцом на мощной лапе. Он вразвалочку, приволакивая крыло, бродил по длинному столу в кухне между бутылок, несуетно поклевывая крошки.
— Покакал, — хрипло сообщил ворон.
Я посмотрел — действительно покакал.
— Дай ножку, — попросила Клава.
Ворон протянул окольцованную лапу, как дама для поцелуя.
На серебряном разрезанном кольце стертая гравировка «спаси и сохрани». Такое же колечко было и у Веры Борисовны Бахматовой, старосты церкви Покрова Божией Матери под Можайском, где в конце 80-х я работал истопником. Вера Борисовна мечтала, чтобы и у меня было такое же кольцо, когда я наконец покрещусь и повенчаюсь с женой. У нее был свой несокрушимый резон: «Машина у тебя дряблая. Не приведи Гоподи, разобьесся на саше — мне помолиться некому: у тебя ангела нет на небесах».
Вскоре на велосипеде в сутане прикатил падре Лучано. Переоделся — здоровенный загорелый старик в джинсах — и сразу повел в подвал слушать молодое вино. Я приник ухом к необъятному дубовому брюху трехметроворостой бочки: внутри шевелилось вино — булькало, вздыхало, мурлыкало…
У себя на даче я тоже занимался виноделием. Дом был заставлен — не пройти — разноцветными ведерными бутылями с плодово-ягодным вином. Пузатые емкости тянули вверх раздутые резиновые руки. От запаха у меня кружилась голова и не слушалась разума. Среди ночи я вскакивал, будил жену: мне казалось, что вино замолчало — перестало бродить. Мы терли бутылям бока, как обмороженным, натягивали на них кофты, телогрейки.
У входа в церковь висела памятная доска односельчанам, погибшим в 40-х на русском фронте. Парты были сдвинуты к стенам, на каменном полу толстым слоем сушились распухшие восковые початки кукурузы, касаясь щиколоток Христа на распятии. Немолодая красивая синьора деревянной лопатой шерудила урожай. Падре приобнял ее за плечи.
