— А ты не помнишь, какие стихи мама читала в кишлаке? Алим снял фартук, взялся за бутылку.
— Сурочка, тебе налить немножко?
— Как скажешь, Аурелио, — по-девичьи засмеялась Сура. Присказку из трофейного фильма любила повторять и моя мама. Мне нестерпимо стало жалко Суру: СПИД затормозили, ну неужели с Альцгеймером сраным справиться нельзя?!
Алим прочитал на фарси короткое стихотворение, перевел:
— «Зашей себе глаза. Пусть сердце будет глазом. И этим глазом мир увидишь ты иной. От самомнения решительным отказом ты мненью своему укажешь путь прямой». Комол, мой предок.
— Это Джалал-ад-Дин Руми, тринадцатый век, — сказал Тимур, сосредоточенно глядя в тарелку.
Сура погладила сына по плечу.
— Юра, не спорь с папой.
— Я не Юра, Юра — Сергей Евгеньевич.
Сура, проверяя услышанное, посмотрела на меня, потом на сына, снова на меня.
— Мальчики, а что же вы совсем не пьете? — сказала она не своё (ей не нравилось, когда Алим выпивает), задумалась, глядя на нас чистыми глазами, и ушла полежать.
Непривычная загородная свежесть с Москвы-реки пахнула в комнату, подсвеченный Белый дом на том берегу казался сказочным дворцом.
Мне хотелось поговорить о Коране, но пороху на умный разговор не было.
На прощание Алим подарил мне книгу Бободжана «Таджики».
— Господин Лауэр — ваша трость. — Тимур подал мне забытую палку, как жезл, двумя руками.
— Благодарствую. Вообще-то я не Лауэр, а Каледин. На худой конец Беркенгейм — если по отцу.
— Как вы сказали?.. Беркенгейм?.. Значит, вы родственник Карла Маркса.
— В смысле?..
— Московский купец первой гильдии Моисей Соломонович Беркенгейм женился на девице Коган — родственнице матери Карла Маркса. От брака родились пять сыновей и две дочери: Леон, Абрам, Григорий…
— Это деды мои! — воскликнул я. — Двоюродные…
— Сведения почерпнуты из генеалогической таблицы музея Карла Маркса, город Трир, Германия.
— Сереженька… — сочувственно вздохнул Алим, — он никогда не ошибается. Поедем лучше на столетие Бободжана. Попьем-покушаем… На шестидесятилетие к нему Индира Ганди приезжала…
— Индира к дяде не ездила! — сказал Тимур. — Он к ней летал.
Я стал прощаться. Алим протянул мне нерусские деньги.
— Посмотри.
На новой банкноте — Бободжан, полный, важный, чрезвычайно похожий на маму.
— Ишь ты, как его чтут! Алим, скажи мне как коммунист марксисту, почему ты не испохабился при таком братане?
— «Не вечный для времен, я вечен для себя… // Я не для них бренчу незвонкими струнами…»
— Тоже Руми?
