«Скорая» увезла Таню и захватила сожителя, уснувшего в сугробе. Сына забрали в милицию.
— Мы сходим и в больницу и в милицию, — решительно заявила Лёля.
— Не надо в милицию! — закричал Янек.
Пустой стол выглядел неприлично. Нюра спешно стала выкладывать из сумки заветревшуюся дорожную снедь: колбасу, плавленые сырки, помятые яйца…
— Янек, ты зачем колбасу так толсто режешь? — всполошилась Шура. — Ее же не будет.
— Можно я тогда яйцо съем? — Янек съел яйцо и потянулся за вторым…
У милиции толпился народ. Лёля достала красное удостоверение «Советский писатель», на всякий случай сказала Нюре:
— Со мной не ходи. Жди здесь.
В коридоре милиции лицом к стене стояли мужики с поднятыми руками. Стояли давно, привычно, молча. У кабинета следователя скучились плохо одетые тетки.
Лёля постучала, вошла.
— Выйдете, — не поднимая головы от письменного стола, сказал человек в тесной милицейской форме.
Лёля протянула удостоверение.
— У вас мой племянник. Бгодовский.
— А-а… Москва-а… — проворчал следовать. — Вы знаете, что он человека из окна выкинул? Зубы выбил…
— Человек избил его мать, — с нажимом сказала Лёля и добавила, усиливая картину: — Она в геанимации. А ее отец отсидел невинно двадцать лет. Ему сегодня восемьдесят…
Следователь продолжал писать с наклоном в другую сторону; морщась, открыл удостоверение…
— Старший редактор… Журналист, что ли?..
Привели «племянника», худющего смурного парня с разбитыми в кровь костяшками пальцев.
— Тетка твоя приехала, — сквозь зубы процедил следователь. — Из Москвы. Скажи, спасибо.
— Зачем вы пришли, тетя Лёля? Я вас не просил.
— Поговори мне! — рявкнул следователь.
На улице к племяннику кинулись друганы, возбужденные его геройством.
— Это они всё, — кивнул он на Лёлю с Нюрой виновато, стесняясь быстрого освобождения.
— Сейчас сдадим тебя дедушке, а дальше делай, что хочешь, — твердо сказала Нюра.
— Как вы сюда только доехали? — зло усмехнулся племянник. — Это вам просто повезло — штабной вагон. Запросто могли в тайге выкинуть. Никто бы не нашел. Да и искать бы не стали…
Последний разговор с Янеком не получился. Он затянул было волыну про жуликов и негодяев, потом резко оборвал себя:
— Я сам во всем виноват, ничего не смог. Оставляю жену и детей нищими. В этой дыре… Даже Солженицына не прочитал — боялся.
Сестры вдруг поняли, что смертельно хотят домой. Обратная дорога была бесконечная, тягучая… Что-то там, у чертовых Синих гор, случилось с сестрами. Как будто никакого прошлого у них не было, было лишь вступление к жизни, черновик. И что теперь им нужно все начинать снова…
