— Подумаешь, сплетни, — упрямо выпятив подбородок, заявила она, когда я впервые завел разговор на эту тему. — Меня они нисколько не интересуют. Удивляюсь, почему они беспокоят тебя.
— Потому что ты до сих пор не развелась, вот почему. Давно могла это сделать, — сказал я.
— Я тебе объяснила, что не могу подать на развод. Не желаю, чтобы он думал, будто я сбежала к другому втихомолку.
И, тряхнув головой, она отбросила волосы со лба.
— Ясно, — сказал я. — Пока твой Толик зарабатывает на машину в южных морях, жить со мной ты можешь, а развестись с ним тебе не позволяет врожденная щепетильно сть.
— Не говори так, Игорь, — попросила она тихо. — Когда ты так говоришь, я могу подумать, что ты хуже, чем есть на самом деле.
— Извини, — сказал я. — Но перенести свои вещи из общежития ты, по крайней мере, можешь?
Она ответила:
— Да, могу.
Но тут приехал Борька и, разузнав в отделе кадров треста мой нынешний адрес, встретил меня у подъезда. И вместо Валиных вещей мы перевезли из камеры хранения вокзала Борькины чемодан и пишущую машинку. И снова пишущая машинка прерывисто тарахтела на кухне, и сигаретный дым струился в желтом, болезненном свете шестидесятисвечовой лампы, а за окном была тьма без намека на просвет, и сорванный Борькин голос втолковывал нам, как строится поток сознания или повествование одновременно в трех временах, будто без этих знаний мы не могли ступить и шага. И наша квартира со всем, что в ней было, медленно опускалась на самое дно ночи. И, как три года назад, вечера отступали в прошлое под мерное, неумолчное гудение пламени газовых конфорок, образы прошлого оживали в настоящем, и мне чудилось, будто я различал голоса, пророчившие нам высокую участь.
В те дни мне казалось, что зиме не будет конца. По дороге на работу я по обыкновению пытался вообразить будущее, всматриваясь в стекло автобуса, а точнее, в собственное отражение, сквозь которое проносились, не оставляя следа, огни фонарей.
За этим занятием — за очередной попыткой вообразить будущее меня застал Сергей Сергеевич Майстренко, приехавший на станцию перед самым перерывом. Он подошел к насосу № 4, фундамент которого я на этот раз избрал в качестве форпоста между настоящим и будущим, и, потрогав тыльной стороной ладони холодный кожух, сообщил, что на станции № 8 болгарские насосы греются так, что на них можно воду кипятить.
— Бывает, — согласился я.
— Хочешь сигарету? — предложил Сергей Сергеевич.
Я сказал, что у меня есть свои.
