Коллега и соавтор Лилия Вьюгина привела меня тогда в мастерскую художника Анатолия Брусиловского. Мансардное помещение где-то во дворах Третьяковки ослепило нас в буквальном смысле слова.
Комната была затянута павлово-посадскими платками, кругом стояли самоварчики, вазочки, какие-то антикварные штучки-дрючки, от их обилия кружилась голова. Брусиловский был не только основоположником боди-арта, но и историком антикварного движения. Он-то и рассказал мне, как собирались первые коллекции. После революции буржуа, купцы, интеллигенция, в чьих домах и находились многочисленные шедевры, побросав в саквояжи необходимое, покинули родину. Их коллекции остались сторожить гувернантки и домработницы в надежде, что хозяева вернутся, когда революция задохнется. Но не пришлось. После Великой Отечественной войны эти дамы и начали потихонечку распродавать хозяйские шедевры. Брусиловский внимательно читал объявления в газетах. Например: «Продаю альбом старых открыток». Это было сигналом для коллекционера. Он приходил в жуткую, страшную квартиру к старушке и говорил: «Ну, давайте, показывайте свой альбом открыток, так, о-очень интересно!» А сам тем временем быстро-быстро осматривал все вокруг. И видел — там статуэтка, там блюдо, там кресло резное. Все это скупалось за копейки. Сейчас этим вещам нет цены. Да и старушек тех в живых не осталось. Но именно так и формировали коллекции. Кстати, очень часто обладатели антикварных ценностей приносили их в музеи, в оценочные комиссии, и их покупало государство. Иногда сотрудникам этих комиссий удавалось уговорить отдать произведения искусства безвозмездно и даже без оформления надлежащих бумаг. В качестве экспонатов эти вещи никогда не появлялись на музейных полках.
Впрочем, самым ярким эпизодом моей работы над этим проектом было знакомство с выдающимся антикварным вором — Моисеем Залмановичем Поташинским. Руководитель питерского Агентства журналистских расследований (АЖУР) Андрей Константинов знал о моих страданиях по антиквариату.
Он вручил мне номер телефона и небольшую справку МВД на Поташинского, на которой красовались несколько дат — сроки заключения по разным статьям Уголовного кодекса. Мой герой никогда и никому не давал интервью. Я решила рискнуть.
В девять вечера я вошла в парадную старинного питерского особняка и поднялась в квартиру на третьем этаже. Дверь мне открыла какая-то восточная женщина, и мы прошли вглубь коридора. Комната была абсолютно голая — ни штор, ни мебели, только раскладушка в углу, на которой сидел старик, похожий на юродивого, в вязаной шапочке и пуховой кофте. Ноги его были накрыты пледом. Рядом стоял табурет с телефонным аппаратом — и все. Боже, и этот человек ворочал когда-то миллионами! Любимец уголовного розыска и КГБ, он водил их за нос десятки лет. Но когда попадался, у него конфисковывали все подчистую.
