Мне показалось или на его лице мелькнула усмешка при последних словах? Не думает же он, что у меня с Мэгги… Мне шептали, что по станции ходят слухи… Да смешно, ей-богу, она же как мамочка. Пестует меня и готовит, гы-гы, к взрослой жизни Настоящего Ученого. Доктор Боровски упорна в своих заблуждениях.
Мы попрощались, я остался один.
«Значит, это Жак… — не мог поверить я. — Вот ведь как ошибался в человеке… Друг-друг, рубаха-парень, а так подставил…»
Долго думать не дали. Вызов по коммуникатору от Мэгги, полтора часа разговоров об уникальности зеленого ганимедийского кварца, который не надо путать с праземом, об особенностях циркуляции гидротермальных вод в контакте с океаном, о невероятной скорости накопления хемогенных известняков в современный период и о прочей дребедени. Наконец, Мэгги дала мне задание разобраться с анализами туфов и помахала ручкой. Очевидно же, это материнское. Она старше меня лет на тридцать и ни разу не обновлялась.
* * *
Впервые я был рад работе. Все-таки как-никак, а минералогии меня учили, да и Мэгги, похоже, удалось поднатаскать ленивого стажера против его воли.
Дни проходили за исследованием шлифов, описанием минерального состава, структуры, текстуры, места пробоотбора и прочих характеристик образцов. Литологическая карта заметно расширялась, пустые районы заполнялись, как мозаика. Оказалось, со времени открытия станции накопилась тьма необработанного материала. Некоторые пробы отлеживались в хранилище годами: какой тут анализ, едва успевали регистрировать.
Нет слов, Мэгги была довольна. Она светилась. Ее голограмма почти не покидала мой блок, как и моя — лабораторию. Я предлагал старушке кофе, и мы пили на брудершафт, пронося чашки сквозь проекцию друг друга. Кстати, не такая уж она и старушка: оказалось, только сорок девять. Просто выглядит не ахти, не бережет себя и не делает восстановлений, вся в науке, некогда.
Можно сказать, мы подружились. Мэгги таращила глаза, которые и так-то навыкате, и бормотала что-то про диссертацию. Я для виду согласно кивал и продолжал заполнять данными серые поля Ганимеда. Скоро уберусь отсюда и улечу куда-нибудь на Марс. Уже скоро, к черту это каменное болото.
Прошло недели полторы, и вдруг заточение кончилось.
Марков, вернувшийся из экстренной поездки, вызвал меня к себе, как ни в чем не бывало. Будто не было ареста. Молча прикрыл дверь кабинета, указал на кресло и на дымящуюся чашку: кофе с коньяком, ого, русская пастила. Посылка с Земли, не иначе. Я сел и замер в ожидании.
