— Вот это нам повезло!
— Я думаю, больше всего повезло хозяину этого тарантаса.
Сергей заговорил, неожиданно для себя, лениво и небрежно. Больше он не чувствовал себя чужаком среди «окошников». Он чувствовал, что не сплоховал и что у него есть право говорить так.
— Нет, не скажи. Задержать банду — это не просто так. Не зашли бы мы в этот двор, и все, — Вадим тоже старательно тянул слова.
В кончиках пальцев у Сергея закололо, словно изнутри прорастали иголки. Сергей зашевелил пальцами, скручивая и распрямляя их.
— Тебе по руке досталось? — теперь в голосе Вадима звучала забота отца-командира. — Разотри поскорее. Да не так: снизу вверх надо. Ты запомни: ни руки ни ноги к пальцам массировать нельзя.
— Чем это он нас так?
— О, это новинка сезона. — Вадим отошел к стене, поискал что-то в темноте, принес Сергею. — Вот, струна вульгарис. С одного конца приспосабливается острие, сворачивается в пружину, и все. Готово к употреблению.
— А от чего струна? — Сергей из всех струнных представил почему-то аристократический изгиб арфы, почти невидимые волны струн под пальцами женщины в белом; и мысль, что можно ударить струной арфы, показалась нелепой. — От какого инструмента?
— Не знаю. Я консерваторию не кончал. Нет, ты посмотри, — потянул он Сергея к двери подъезда. — Предусмотрели, чтоб хозяин не выскочил, если противоугонка сработает. — И Вадим выпнул деревянный чурбачок, которым была заклинена дверь подъезда. — Это уж, конечно, не салажня придумала, — Вадим пригляделся к автомобилю:
— Вот это сходил за хлебушком! Колеса-то у него откручены!
Сергей присел на корточки, заглядывая под бампер. «Жигуль» стоял на кирпичных столбиках, а снятые с осей колеса были прислонены к крыльям.
— Долгонько они здесь ковырялись, — предположил Сергей.
— Чепуха, — Вадиму приятно было показать свои специфические знания. — Шесть минут для специалиста. Нужен только один здоровяк, чтоб машину за угол на кирпичи поднимал. Мне показывали как-то.
Рука отошла немного, Сергей кончил ее растирать. Он подошел к тем, кого они поймали, потому что до этого он их так и не разглядел. Его тянуло рассмотреть их вблизи. Он понимал, что не увидит никаких внешних отличий от людей нормальных. Нет, поправил он себя, они тоже нормальные. Ненормальные — это больные. Он прожил уже двадцать один год, но так и не встретился ни разу — вплотную, лицом к лицу — с настоящими преступниками. Он видел их по телевизору, и читал о них, и слышал постоянно рассказы о чьих-то ловких, или наглых, или невероятных аферах, и о разбое, даже с кровью истории. А вот в жизни не видел людей, перешедших определенные уголовным кодексом границы.
