Потом, оглядываясь через плечо, она подошла к Сойеру. Ее улыбка опять превратилась в кривую ухмылку, и Кэм сделал вид, что не смотрит. Эрин молча подала знак, их общий друг поднял очки и стащил маску. Он перестал бриться со дня прибытия Голливуда, и теперь клокастая борода округляла продолговатое лицо, делая Сойера непохожим на себя самого.
«Чего ж она не меня поцеловала напоследок? — подумал Кэм. — Разве не принято последним обнимать самого дорогого человека?»
Он взглянул на верх склона, ожидая, что оставшиеся соберутся у начала лощины и будут смотреть вслед уходившим. Но там никого не было — лишь ветер крутил пыль, да стрелой промелькнула птица.
Сердце уколола не жалость — злость. Фолк и Пендерграфф, должно быть, отправились вниз по склону собирать первые ягоды можжевельника и свежую зелень, охотиться на сонных после зимы ящериц и насекомых. Проверять выдолбленные ямки и выставлять все свободные емкости для сбора дождевой воды им не придется — за них это уже сделали Кэм и Мэнни. Скорее всего, обитатели лагеря потрясены настолько, что просто ушли в хижину привыкать к новому, но не менее тревожному состоянию безбрежного одиночества.
Кэм был уверен, что образы бедолаг, которых он оставил позади еще живыми, будут преследовать его дольше тех, чьей плотью он питался.
Каждый раз, когда Рут приводила свое тело согласно бортовой субординации в параллельное с собеседником положение, пилот челнока Дерек Миллз менял угол наклона собственного тела или хватался за другую опору. Такое поведение было красноречивее слов, хотя насмешливые нотки Дерек тоже не скрывал.
— Ты не понимаешь, о чем говоришь, — пробормотал он. — Это тебе не самолет посадить.
Рут едва сдержалась, чтобы не сказать: «Если собираешься торчать здесь до скончания времен, учись дышать вакуумом, приятель». Вместо этого она повернулась к остальным, обвела взглядом жилой модуль, картинно вздернула брови и попыталась пожать плечами, не опуская поднятой ладони. Надо быть хорошей девочкой, нельзя лезть в бутылку.
Вот только пытаясь развернуться вслед за Миллзом, Рут сама оказалась под неудачным углом ко всем остальным. Астронавты привыкли к тому, что, входя в отсек, могли застать других стоящими на «потолке» или «стене», но лишь один Густаво без всяких церемоний вступал в разговор, не дожидаясь, пока собеседник закончит маневр и окажется с ним лицом к лицу. Человеческий разум сопротивлялся, не желая вчитываться в выражение лица, когда собеседник висел в пространстве горизонтально или вверх ногами.
