— Гарик, что ты выдумываешь? — сказала мама, растерянно посмотрев на Геннадия Николаевича.
Тот развел руками и встал.
— Вы разверните, — сказал Серёга маме. — На третьей странице. Давайте покажу.
Отстранив его руку, мама торопливо развернула газету.
Геннадий Николаевич тоже взял газету. Со стола.
— «Всеобщая забастовка…» — настороженно читала мама. — «Индия накануне выборов». Гарик, я надеюсь, ты не пошутил?
— Внизу, — подсказал Серёга. — «Коммунистическое воспитание».
— «Коммунистическое воспитание», — торопливо прочитала мама. — «Комсомольцы… хозяевами жизни…» Гарик, смотри-ка! Сыночек! — вдруг закричала она. — Геннадий Николаевич, вы нашли? Сережа, ты читал? Сыночек, дай я тебя поцелую.
— Мама! — грозно прикрикнул я, поспешно отходя к окну.
Мне было стыдно Геннадия Николаевича. Я слышал, как Сергей хмыкнул за моей спиной. Что за отвратительная привычка целоваться при посторонних!
Геннадий Николаевич будто случайно подошел ко мне и строго прошептал:
— Верезин, обними мать.
— Потом, — шепотом ответил я.
Мама наконец оторвалась от газеты.
— А ну, накрывать на стол! — счастливо прикрикнула она. — Гарик, Сережа. Сейчас все будем обедать. Геннадий Николаевич, может быть… Немного вина? Гарик, немедленно позвони папе.
В передней раздался звонок. Мама закричала: «Я сама, сама!» — и побежала открывать.
— Гарька, — сказал Серёга, — там вроде наши.
Мне тоже послышались голоса Борисова, Иры и даже Ани.
— Заходите, заходите, — радушно приглашала мама, распахивая дверь. — Наш герой дома. Сейчас будем обедать. Гарик, займи гостей, а я разогрею обед.
Аня, Ира и Кобра раскраснелись, и от них пахло морозом. Я смотрел на Аню и против своей воли глупо улыбался. Она тоже улыбнулась мне, смущенно и лукаво, но тут же нахмурила брови и отвернулась. Это, по-видимому, означало: не выдавай нас, здесь посторонние.
Я стремительно подбежал к двери (сейчас мне почему-то все хотелось делать стремглав) и закричал на всю квартиру:
— Мама! Мы будем все обедать! Все!
— Как хорошо, что вы здесь, Геннадий Николаевич! — сказала Аня, когда я вернулся к столу. — Класс хотел попросить вас заступиться за Сперанского и Иванова.
Она рассказала, что Мишку и Серёгу исключили из школы на три дня.
— Не понимаю, чего ты хочешь, Мальцева? — сердито спросил Геннадий Николаевич. — И не подумаю заступаться. Еще не хватало, чтобы вы дрались в школе!
— Это была не драка, — возразил я. — Это была дуэль. Из-за принципиальных разногласий.
