Пока мы надеялись проникнуть в зал, никто не чувствовал холода. Теперь все мы стали отчаянно замерзать. Все сразу.
Синицын с ненавистью посмотрел на Серёгу и сказал, что он умирает от холода.
— К черту! — добавил он. — Я стучу.
О том, что можно постучать в балконную дверь, мы, конечно, сразу подумали. Но это сулило нам много неприятностей. Мы показали бы себя хулиганами и нарушителями порядка (во всяком случае, я со своим пионерским патрулем расценил бы это именно так). Нас отвели бы в милицию, оштрафовали, вызвали бы родителей, сообщили в школу. Впрочем, все это еще можно было бы пережить. Но стучать в нашем положении было все равно что кричать: «Караул! Помогите!» На это унижение никто, кроме Синицына, никогда не пошел бы.
— Только посмей! — грозно сказал Андрею Серёга.
— Мне наплевать! — нагло отозвался Андрей. Бочком обойдя Серёгу, он робко постучал по толстому дверному стеклу.
В глубине души я даже обрадовался. Все-таки хорошо, что среди нас оказался трус. Другие, очевидно, тоже обрадовались. Во всяком случае, мы молча смотрели, как Синицын стучит по заиндевевшему стеклу.
— Стукнуть как следует и то не умеет, — мрачно сказал Серёга.
— Не умею?! — крикнул Синицын и бабахнул по стеклу.
Но и это не помогло. Нас никто не слышал.
Сквозь полузамерзшее стекло я увидел зал. В центре его помещался ринг, огороженный тремя рядами канатов. На ринге дрались двое потных, разгоряченных парней. Третий, постарше, суетился вокруг, то разнимая их, то отходя в сторону. Он был в белом костюме с черным галстуком-бабочкой.
В зале было много народу. Одни сидели на низеньких скамеечках, другие стояли вдоль стены. Все смотрели на ринг. Сколько мы ни стучали, никто даже не обернулся в нашу сторону.
Теперь нам было все равно. Гордость, самолюбие — все это чепуха. Лишь бы спастись! Мы стали отчаянно колотить в дверь. Синицын кричал: «Караул! Помогите!» Гуреев даже попытался разбить стекло. Но у него ничего не вышло.
Первым сдался Синицын. Всхлипнув, он опустился на пол и привалился к стене. У него явно начиналось то оцепенение, за которым, как известно, следует смерть. В лучшем случае ему придется ампутировать ноги.
До чего же это было нелепо! Замерзнуть в самом центре Москвы, когда в двух шагах от нас, за стеклянной дверью, изнывают от жары люди в трусах и майках!
— Андрей! — закричал я в ужасе. — Ребята, надо его щипать! И бить по щекам!
— Идите все к черту! — сказал Синицын и заревел.
Мы перестали стучать. Только изредка кто-нибудь подходил к двери и без всякой надежды ударял по стеклу.
