Генка спускался тропой к Юхте, на повороте был затесан столб с остатками зеленых цифр. Генка не раз уже рассматривал такие столбы, пытался представить, кто и в какие далекие времена спиливал живое дерево выше человеческого роста, чтобы и зимой видно было. И что это за краска, что до сих пор цела? Столбы обозначали почтовый тракт и стояли километров через десять. Еще довольно большие срубы, обрушенные уже, остались на месте таежных станков. На его участке их было три, горы старинных бутылок рядом валялись, из-под спирта, видно.
Работы по тропе было немало, и это Генку очень удивляло. Ему казалось, что если сейчас народ такой несознательный и шагу лишнего не ступит ради общего дела, то 250 лет назад человек и вообще должен был быть кое-какой. Генка остановился, прикидывая, как непросто было коваными топорами, да ручными пилами рубить такой путь. Если человек десять, то не меньше недели должны были ворочать этот вот спуск к реке. Глаза натыкались на вековые лиственницы, помнящие те времена — нарты или сани, сползая на склонах, бились боком о дерево, из года в год оставляя следы.
И Генка, мечтавший иногда побывать недельку-другую в тех условиях, когда и соболя и золота было «голыми руками бери», задумывался настороженно. Припрягут дорогу делать или тащить чего-нибудь через перевалы… Но потом все равно соглашался — на недельку интересно было бы. Как тогда люди жили? Потерпел бы.
Дорога дальше переходила по перекату на другой берег к Трофимычу. Два года дед не охотился. Сдал, согнувшись ходит, и глаза, как зимняя вода… Прошлый год, такой вот, крючком, а ползал, собирался… Но не заехал. Переволновался, видно, инфаркт выловил. В этом опять шмотки перетрясал, на заборе развешивал. Заходил несколько раз, по мелочам спрашивал, но понятно было, волнуется старик. Верка еще пошутила: куда ты, мол, Иван Трофимыч, околеешь где-нибудь. Лучше уж у дочки под боком. Все поухаживает… Дед невнимательно ее слушал, думал о чем-то, видно было, что он много об этом думал и ему неохота на эту тему разговаривать, но вдруг поднял голову на Генку, крючковатыми пальцами дотянулся до сигареты, дымящейся в Генкином рту, фильтр оторвал и бросил к печке. Ему, после инфаркта, строго-настрого запрещено было курить.
— Это, Верка, ничего было бы… — Дед затянулся, посмотрел на бычок. — Мне бы добраться туда. А околеть там, это ничего. Лучше, чем тут поленом лежать. — Он замолчал, потом глянул на Генку блеснувшим глазом: — А может, я там выздоровлю? А, Генк? Ты же знаешь! Там болеть некода!
