Генка подошел, добил оленуху и с любопытством посмотрел на свою сученку. В поселке она была опасливой, а тут… Присел на корточки.
— Эй! — позвал.
Айка одним глазом косилась на зверя, другим — на Генку. Шерсть стояла дыбом. Генка протянул руку и тут же инстинктивно отдернул — в его сторону метнулись белые собачьи зубы.
— Ты что, дура такая, — рассмеялся.
Айка пришла в себя, обернулась на голос хозяина, виновато приложила уши и тут же посунулась обратно к оленухе. Генка, довольный, облапил ее одной рукой, другой повернул мордой к себе.
— Да ты у меня хорошая, видать, собачка, — потрепал.
Этих оленей, которые очень нужны были, он получил за нетронутую соболюшку. Это было точно. Много-много раз так бывало. Сделаешь по уму — получишь! Поленишься, а того хуже, нагадишь — пиши пропало.
Большую часть дел в тайге Генка выполнял не задумываясь. Деды, прадеды и еще дальше — все так делали. И он выполнял то, что надо, не размышляя, правильно ли оно так, а может, надо как-то по-другому, как выгоднее, например. Он не тратил времени на соблазны, на обдумывание каждого своего шага и так избегал суеты. Дело делалось размеренно, как будто само по себе, и оставалось время обдумать то, что действительно требовало размышлений. Вот сегодня… наверное, он делал все по уму, и ему дали возможность добыть зверей. Грех было не попользоваться.
Так думал Генка, наводя нож и высматривая три растущие рядом дерева. Под биркан[7]. Мясо надо было поднимать с земли и лабазить, чтобы по снегу на «Буране» вывезти.
Вечером в зимовье Генка подсушивал шкурки соболей на пялках. Мех уже был выходной, и Генка понимал, что зима рядом, вот-вот попрет, повалит. Грудинка оленья булькотила в котле, сам он покуривал, блаженно жмурясь от хорошего начала охоты. Получалось, не зря так рано заехал.
Некоторые только собираются, видно…
И точно… на другой день, километрах в двухстах от зимовья Гены Милютина совсем другой охотник, не проснувшись еще толком, сел в кровати. Пошарил по привычке ногой по полу. Тапочек не было. Как и вообще мало чего было в этом недавно купленном домике на краю вытянувшегося вдоль морской косы поселка. Смяв задники, сунул ноги в кроссовки, встал, потянулся, подумал мельком, что спал всего три часа, и пошел умываться. Полшестого уже было, мужики могли вот-вот объявиться.
Москвич Илья Жебровский только заезжал на участок. Вчера до трех ночи сверял аккуратные, распечатанные на компьютере списки, что в каком ящике лежит, и какой ящик в какое зимовье идет. Вычеркивал что-то, дописывал, глядел внимательно внутрь последнего алюминиевого ящика, куда он укладывал самые ценные вещи. Всего ящиков было шесть, они были прочные, хорошо увязывались в нартах. Жебровский целую неделю так собирался, а больше волновался, воображая себя в тайге.
