— Это можно. — До прииска оставалось пять километров, и он сам думал тяпнуть для храбрости. — Сейчас к Столбам поднимемся.
Дорога выровнялась и пошла вдоль склона. Теперь море синело слева сквозь невысокие деревья. В сизой дымке чуть-чуть. Александр Михайлович, засмотревшись, чуть не проехал поворот. Затормозил, стал сдавать назад и увидел, что съезд на поляну под высокой скалой, где всегда выпивали, завален упавшей листвяшкой. Он заглушил мотор, улыбнулся чему-то и тяжело полез из машины. Гнидюк тоже выбрался и сунулся на заднее сиденье за своей сумкой.
Александр Михалыч видел, что нагловато, поперек оставляет машину, да и опасно — скальный поворот недалеко, но тут же и бросил эту мысль: по этой дороге ездили раз в неделю. Он потянулся, разминая затекшие плечи и ляжки. Почему-то хотелось показать Гнидюку, что он тут вполне хозяин и никого особенно не стесняется, может и машину, как ему нравится, оставить, но соображение это было случайное, не особенно Тихому свойственное. Шурясь на море и солнце, он думал о своей подруге, почти жене, что она совсем уже рядом, и что ей нравилось, когда он бывал слегка выпивши. И ему тоже нравилось, когда он бывал с ней слегка выпивши.
Тихий открыл дверцу багажника и, сняв китель и галстук, прямо на белую рубашку надел ватник. Прихватил на одну пуговицу на пузе и достал из кармана граненый стакан. С таким спокойным и серьезным лицом достал, как будто во всех ватниках в правом кармане обязательно есть стакан.
Это был вполне еще симпатичный мужчина. Высокий, крупный, всю свою жизнь толстел он хорошо, ровно, везде толстел, и оттого казался только здоровее и лучше. После пятидесяти, однако, его потянуло вниз сразу в нескольких местах. Щеки, пузо вдруг появилось над ремнем, и не просто появилось, а прямо раз, вывалилось и висело уже. И задница — откуда взялась? Сила, правда, осталась прежней. Так он сам о себе думал. Особенно, после полустаканчика, без которых Александр Михалыч не обедал.
— Чего ты там? — Тихий снисходительно наблюдал за Гнидюком, который в одной руке держал тяжелую сумку с продуктами, а другой пытался вытащить какой-то неловкий чехол с заднего сиденья. Из чехла вылезли алюминиевые трубки и встали враспор.
— Стол со стульями взял… — кряхтел, беспомощно озираясь, Гнидюк.
— Да ладно… Вон другую фуфайку бери…
— Ну, — обрадовался майор, бросил чехол и стал обходить машину. — Где сядем, Александр Михайлович?
Тихий с Гнидюком не раз уже выпивали, но все в компаниях, и теперь подполковник ясно видел, что Гнидюк в этом вопросе так себе. Может, и не запойный, но слегка уже алкаш. Сейчас ему так хотелось выпить, что ничего вокруг не видел. Это было неправильно. Васька Семихватский, тот бы картину выдержал — полежал, на небо, на тундру поглядел бы, на начальника своего глянул, как на отца родного… Тихий бросил на землю тулуп, улегся, подперев локтем толстую щеку, и наблюдал, как майор раскладывал закусь.
