– Да. – Миссис Фаррис взяла ведро и переставила его подальше. – Не хочу, чтобы какой-нибудь мужчина решил, что женится не на своей ровне, когда выберет мою дочь. Я подумаю над вашими словами.
Марта молча запустила пальцы в землю. Неужели ей наконец-то удалось убедить эту женщину? Похоже, что так. Следовало точно так же поговорить с женами других фермеров, если только у нее будет время.
Марта отряхнула землю с платья. Пора было идти и переодеваться в траурный наряд, пока он не пришел. Возможно, он даже не заметит. А может, и не придет вовсе. Но она все равно наденет чистое платье и будет весь день сидеть в кресле наедине с воспоминаниями о совершенных ошибках.
Как только мужчины делают такое? Тео устало шел по лесной тропинке, которая должна была привести его к заднему входу в дом миссис Расселл. Если отбросить рассуждения о правильном и неправильном, то как они вообще могут продолжать, если их так явно не желают?
Равнодушия вдовы было вполне достаточно, чтобы убить его желание и лишить всякой возможности закончить начатое. Как мужчина может разжечь в себе огонь сладострастия, опасаясь неудачи или, возможно, отчаянного сопротивления?
Разжечь сладострастие… Он остановился и прислонился к росшему у тропинки дереву. Через несколько минут ему придется найти какой-то способ. Но как? Воспоминания о ледяном взгляде миссис Уивер, виноватое смущение девочки, когда она вернула ему его подарки, могли до конца дней отравлять все его попытки снова испытать желание. Или, возможно, все то время, что ему придется мириться со своей возлюбленной – даже это слово звучало насмешкой! – не собиравшейся оказывать ему теплый прием, способный распалить мужчину.
Тео отошел от дерева и двинулся дальше. С трудом переставляя ноги, он протащился через рощу, пересек лужайку – и вот уже с замиранием сердца открывает дверь в гостиную, держа шляпу в руке.
Быстро поднявшись по лестнице, Тео еще не успел привыкнуть к полумраку, поэтому глуповато заморгал, пытаясь разглядеть Марту. Наконец он ее заметил, но продолжал бессмысленно моргать.
Неудивительно, что он ее сразу не увидел. Он искал глазами фигуру в привычном черном платье, занимающую полосатое кресло. Но сегодня она расположилась на диване лицом к нему, и на ней не было черного платья. На ней вообще почти ничего не было. Прежде всего не было шляпки – волосы свободно спадали на плечи, темно-золотистые завитки на бледно-розовом пеньюаре, слегка охватывавшем ее фигуру. Очевидно, под него она больше ничего не надела.
