- Ревнивый муж.
…что-то у него сегодня настроение больно веселое. Все шутит…
…признай, что я права! - она лежала на ковре и болтала ногами. Юбки сбились, и домашние туфли соскочили, потерялись где-то среди разложенных бумаг, из-за которых ковра и не видать было.
- Не признаю.
Инголф сунул под нос гусиное перышко.
- Но я права!
- И что?
- Смеешься?
- Смеюсь.
- Я дура, да? - Люта сунула карандаш за ухо и легла, упершись подбородком в сложенные ладони. - Я дура и тебе за меня стыдно.
- Почему?
- Потому что женщины должны быть другими.
- Какими?
- Другими, как… леди Эмери…
…она приходила дважды, но визиты ее были коротки, что донельзя леди расстраивало.
- Женщины должны быть разными, - сказал Инголф, растягиваясь рядом.
Лохматый… и больше не застегивается на все пуговицы, сегодня и вовсе о пиджаке забыл, бросил на спинку стула. Вот и лежит близко, слишком близко, чтобы Люте о работе думалось, локти расставил… рукава рубашки закатаны, подтяжки съехали… а носки у него полосатые.
Желто-красные.
Он такие надевает, когда чем-то обеспокоен. И Люта точно знает, чем именно.
- Она поедет, - дотянувшись, она отняла перо.
- Знаю, что поедет. Вопрос в том, как быстро…
…дурацкое пари. Люта ему сразу так и сказала, а он снова разозлился, что она не в свое дело нос сует. И вообще нос этот слишком длинный, просто-таки не в меру любопытный нос.
- Быстро.
…гибридный двигатель впятеро мощнее керосинового, да и эта его идея создания газо-топливной смеси хороша… и вообще Инголф умный. Просто с синхронизацией полей у него не ладится.
- И корпус выдержит… и все будет хорошо.
- Утешаешь? - он пощекотал пером Лютин нос.
- Ага.
…но пари все равно дурацкое. Самоходный аппарат против четверки лошадей. Пять кругов… и значит, минимум дважды придется останавливаться на дозаправку.
Колеса выдержат.
Должны.
И лошади устанут, а вот экипаж… все это Люта уже проговаривала, и про себя, и вслух. Главное, чтобы кристаллы не повело. Все-таки тройное сжатие… и поля разнонаправленные, слабой мощности. Двигатель на высоких оборотах просто-напросто разорвет, а этот упрямец не желает признавать.
- О чем думаешь? - он перевернулся на спину, и разглядывал Люту сквозь ресницы. А ресницы-то светлые длинные и загибаются еще.
- О том, что времени у нас почти не осталось.
Пять дней! И неявка на ипподром приравнивается к проигрышу. А ему же самолюбие проиграть не позволит.
- Ясно, - как-то печально произнес Инголф.
…четыре дня и прогон.
Хлопок.
И черные клубы дыма, расползающиеся по старой конюшне.
