У нас была аккредитация агентства Рейтер, поэтому, когда Фишман куда-то исчезал, я и сам что-то щелкал, увы, уже не помню, что именно. Обычная неразбериха, фоном для которой служили разрушенные и сожженные дома, шальные, едва заметные для глаза пули и трупы на улицах.
В конце концов, Адриан сообщил: мы едем в Мостар. Разумеется, мы пропускали мимо ушей вопросы, есть ли у нас какая-то информация, ради которой стоит покинуть обжитое Сараево и двинуться на юг. Зная Фишмана, я предполагал, что Мостар — лишь прикрытие (хотя бы потому, что с некоторого времени этого города просто не существовало), и не ошибся. Где-то по пути один из двух сопровождавших нас боснийских солдат приказал свернуть на проселочную дорогу, после чего километров пять мы были вынуждены колесить по окрестностям, что, по моему мнению, было обусловлено не столько соображениями безопасности, сколько незнанием пути. Наконец, когда уже совсем стемнело, мы оказались в деревне, занятой боснийскими сепаратистами. Там мы бросили машину и пересели в «уазик». Когда минула полночь, мы въехали в довольно большой населенный пункт, который, если я правильно прочитал, назывался Фоча.
Встречу с одним из командиров разместившегося там гарнизона Фишман вспоминает так:
В доме, на первом этаже, нас ожидало четверо. Самый старший по званию — он же самый высокий — говорил по-немецки.
— Вас не было целую вечность, — он не поздоровался и не представился, — мы еле-еле сдерживаемся!
Они были пьяны. Я воздержался от комментариев . Я тоже — на столе был разложен целый арсенал оружия, которое скинули с себя эти ребята в армейских штанах и грязных куртках.
— Кто из вас Фишман? — Одного взгляда Адриана хватило, чтобы развеять его сомнения. — Ты идешь с нами наверх. Да прихвати с собой фотоаппарат! А ты остаешься. Если начнут бомбить, спустишься в подвал.
— Ну же, вперед! — повторил он с нетерпением. Мы пошли наверх по деревянной, скрипучей лестнице. Смех постепенно замирал у них на губах. Они остановились у дверей. Высокий вынул ключ и жестом отстранил молодого парня, охранявшего вход.
Конечно, снизу я подсматривал за ними, но, перед тем как они по очереди скрылись за дверью, не заметил ничего, кроме тяжелых башмаков и руки, поправляющей ширинку.
Фишман спустился через двадцать минут, кивнул мне, и мы вышли из дома. Все время, — направляясь к машине и потом, будучи за рулем (таково было его желание) по пути в Сараево, — он тихо насвистывал «I can’t stop loving you» и выглядел весьма довольным. В конце концов, удивляясь собственной смелости, я попросил его замолчать. К моему удивлению, он умолк. Однако немного погодя продолжил — на этот раз «Baby it’s cold tonight».