— Ближе к делу!
— Я хотел бы воздать почести кумиру.
— Шекспиру?
— «Шекспиру», — ответил он с ударением.
— И что?
— После представления «Бури» я открою стрельбу в своей школе.
– Желаю удачи.
— Пожалуйста, приезжайте.
Меня позабавил умоляющий тон юного извращенца.
— Позвони на телевидение.
— Они сообщат в полицию. И потом… у вас лучше получится.
— Парень, прошло больше десяти лет, никто уже не помнит тех событий. Ты не прославишься…
— Я поступаю так не ради себя, а ради него.
— Зачем ты звонишь?
— Чтобы было так же, как тогда. Вам стоит приехать. Вы свободны на следующей неделе?
Вот это да! Сопляк боялся, что Фишман может быть занят, когда школьный театр будет давать премьеру. Однако он был свободен, хотя, судя по записям в дневнике, не до конца поверил в правдивость обещаний юнца.
— Попробуй убедить меня. — Я положил трубку и в очередной раз подумал, что пора сменить номер телефона, а новый телефон засекретить.
Я лично сообщил Фишману о посылке из Штатов, которую доставил курьер. В ней оказалось несколько снимков и кассета с любительским видео.
— Такова цена славы, шеф, — сказал я, когда мы просмотрели материал, а Фишман, нарушив свои правила, в двух словах рассказал мне, о чем шла речь.
Сначала на экране возникло дергающееся изображение какой-то комнаты, а потом в кадре появился улыбающийся мальчик лет двенадцати. Курносое лицо, веснушки, копна рыжих вихров, торчащих во все стороны.
— Привет! Меня зовут Рей. Я рад, что у меня есть возможность говорить с самим Адрианом Фишманом. Высылаю вам фотографии объектов, предназначенных для уничтожения. На сегодняшний день это приоритет А1. Мне бы хотелось, чтобы вы увековечили этот момент. Я все продумал. Будучи руководителем школьной фотолаборатории, я готовлю выставку ваших работ. Некоторое время назад я связался с вашим ассистентом, попросив предоставить мне копии нескольких фотографий, имеющих для меня особое значение…
Фишман вопросительно посмотрел на меня, а я пренебрежительно пожал плечами и кивнул головой, подтверждая, что действительно выслал в какую-то американскую школу несколько снимков.
— …Выставка откроется в воскресенье, двадцать шестого, утром, а вечером состоится премьера школьного спектакля. Уверен, вы согласитесь принять участие в этом событии, хотя, когда я говорю, что вы посетите нас, все отвечают, что я сошел с ума… Но вы же приедете, правда?
На снимках, довольно неплохих, если говорить о технике, было изображено несколько фрагментов репетиций спектакля. Лица юных артистов были перечеркнуты толстым черным фломастером. Однако решающую роль сыграл вложенный в посылку рисунок, который привлек внимание Фишмана. Он был копией одного из снимков, изображавших массовую сцену. Разница заключалась только в том, что люди на рисунке были окружены множеством красных взрывов, а по их лицам текли кровавые слезы. На первом плане была нарисована оторванная рука, рядом с ней — еще и еще, причем все, кроме той, первой, были очерчены пунктирной линией, что, вероятно, должно было означать, что рука движется или ползет.