Небо было безоблачным, и только много лет спустя, увидев рисунок, я понял, почему Адриан был так зол. Детали самолета разлетаются на фоне огромной тучи, края которой образуют ряд фигур, точнее, лиц, воющих и пытающихся выкарабкаться из влажной, белой массы. Если бы мне хотелось съязвить, я бы сказал, что основатель метеорологии Иезекииль [26] в тот раз покинул нашего героя. Ни с того ни с сего я вдруг увидел фрагмент Страшного Суда кисти Фра Анджелико [27]. Тот, где черная фигура дьявола пожирает обнаженную душу какого-то несчастного, а через отверстия его тела пытаются вырваться на свободу демоны. Или, напротив, их затягивает внутрь? Хотя, возможно, я преувеличиваю, ведь набросок Фишмана лишен волшебной симметрии, присущей фрескам Фра Анджелико.
Потом начался сущий ад, по деревне туда-сюда сновали десятки военных машин и карет «скорой помощи». Спрятавшись в доме, мы всю ночь слышали шум и перекличку солдат. Раздался даже выстрел и чей-то плач. Мы не разговаривали, однажды я попытался шепотом спросить о чем-то, но Адриан рявкнул на меня как разъяренный пес, и мне пришлось замолчать. Следующий день прошел спокойнее, а вечером в наш дом вошли несколько вооруженных мужчин в масках. Акцент выдал в них палестинцев. Я перевел Фишману их требование немедленно катиться куда глаза глядят и видел, как Фишман отдал одному из них пленку. Потом нас затолкали в разбитый грузовик, и мы долго ехали в неизвестном направлении, пока не рассвело. Должно быть, все было хорошо спланировано, так как мы без приключений добрались до предместий Бейрута.
Там нас разместили в каком-то подвале, дали еды и заперли. Я не знаю, сколько времени нас продержали в темноте — день или все пять. Фишман был совершенно спокоен, казалось, в этих темных и влажных подвалах он чувствует себя прекрасно. Я же сходил с ума: ничто не отнимает столько сил, как отсутствие возможности перекинуться с кем-нибудь словом, потому что и Адриан, и девочка, которая приносила нам еду, хранили гробовое молчание. Несколько раз я пробовал завести разговор с ребенком, но девчонка вела себя как глухонемая. Однажды я спрятался за дверью и, когда она вошла, неожиданно выскочил на нее, закричав и раскинув руки, словно летучая мышь — крылья. Ни один ребенок не останется спокоен, если его неожиданно напугать, поэтому я пришел к выводу, что она глухонемая. Даже когда мы играли в покер, напрягая зрение, чтобы различить карты, для общения нам было вполне достаточно междометий. Сейчас мне кажется, что я не спрашивал, что происходит. А может, спрашивал, но в ответ получил скупое: «Доверься мне». Спустя какое-то время я начал беседовать со стеной, а Фишман был настолько великодушен, что иногда разрешал мне это.