— Душа к душе. Душа к душе, — забормотала она.
За соседним столом старик в берете изучал список блюд, переворачивая пожелтевшие страницы так резко, словно читал захватывающий детектив. У его спутницы были недобрые голубые глаза и черные волосы, стянутые в узел на затылке. Она грызла ногти и что-то писала на бумажной салфетке. Ко мне подошел трактирщик. Его щеки были красными, как борщ, а волосатый живот выпирал из-под застегнутой на пуговицы рубахи. Когда я подходила к столу и садилась, две женщины в черных платьях и платках не сводили глаз с моих дорогих туфель.
— Что будете заказывать? — осведомился трактирщик.
— Расскажите мне про Россию, — неожиданно для себя попросила я.
Он почесал веснушчатой рукой щеки и подбородок и с обреченным видом опустился на стул напротив меня. Трактирщик как будто ждал меня, ждал, когда наступит этот день, этот час. Он помедлил секунду, собираясь с мыслями, и стал рассказывать о летних полях, усеянных лютиками, о березах, о лесах, в которых пахнет хвоей и под ногами стелется мягкий мох. Его глаза заблестели, когда он вспомнил, как в детстве гонялся за белками, лисами и ласками, какие сладкие горячие пирожки подавала на, стол мать студеными зимними вечерами.
Все, кто находился в зале, оставили свои дела и стали прислушиваться к рассказу. Когда трактирщик замолкал, чтобы перенести дух, каждый из посетителей старался вставить свое слово. Старуха выла, как волк, старик в берете изображал, как в праздничные дни звенят колокола, а его спутница описывала крестьян, которые собирают с плодородных полей богатый урожай пшеницы и ячменя. Только женщины в трауре все время горестно вздыхали и повторяли раз за разом: «Вот как помрем, снова нее это и увидим».
Несколько часов пролетели, как несколько минут, и я поняла, что просидела в трактире весь день. Солнце уже стало клониться к горизонту, и свет, лившийся в окна, из желтого превратился в серый. Сергей, наверное, будет беспокоиться, почему меня так долго нет, а Амелия разозлится из-за того, что я не принесла салфетки. Но ничто не могло меня заставить уйти отсюда или прервать этих странных людей. Я сидела и слушала, пока у меня не заболели ноги и спина. Я радовалась каждому веселому вскрику и грустила по поводу любого тяжкого вздоха. Рассказы о далекой, но такой родной земле захватили мое воображение.
На следующей неделе, как и обещал хозяин трактира, меня дожидался советский солдат. У него было изможденное лицо с зиявшими на месте отмороженных носа и ушей дырами, на которые он наматывал марлю, чтобы в них не попадала пыль. Каждый его вдох сопровождался хрипом, и я с трудом заставила себя не морщиться от ужасного желчного запаха, который бил в нос, когда он открывал рот, чтобы что-то сказать.
