Белая гардения | страница 15
— Почему, — вздохнув, спросил он, словно разговаривал с непослушной и шаловливой сестрой, — вы разрешаете японцам жить в вашем доме?
— Мы не виноваты, — глухо произнесла я, по-прежнему избегая смотреть ему в глаза. — Он просто взял и поселился у нас, мы не могли отказать.
Китаец взялся за руль велосипеда, делая вид, что помогает мне, и я увидела на его руках странные перчатки — какие-то раздутые, будто вместо кистей внутри были яблоки.
— Японцы — очень плохие люди, — продолжил он. — Они творят ужасные вещи. Китайский народ не забудет ни тех, кто помогал нам, ни тех, кто помогал им.
Говорил незнакомец проникновенно, но его слова заставили меня вздрогнуть, и я даже забыла о боли в плече. Он остановился и положил велосипед на землю. Я хотела убежать, но страх сковал меня. Китаец медленно поднес руку к моему лицу и жестом фокусника сдернул перчатку. У меня перед глазами оказался изуродованный, плохо залеченный обрубок, затянутый кожей, пальцев не было. Я вскрикнула и в ужасе отшатнулась от него, хотя понимала, что он не просто хотел напугать меня, это было предупреждение. Забыв о велосипеде, я помчалась к дому.
— Меня зовут Тан! — прокричал мне вслед человек. — Запомни это имя!
Добежав до двери, я оглянулась, но его уже не было. Я с трудом поднялась по лестнице к спальне матери, чувствуя, как в груди бешено колотится сердце. Но, открыв дверь, я увидела, что она все еще спит. Ее черные волосы разметались по подушке. Я сняла пальто, аккуратно приподняла одеяло и забралась в постель рядом с ней. Она вздохнула, слегка коснулась меня рукой и снова провалилась в сон.
В августе мне исполнялось тринадцать лет, и, несмотря на войну и гибель отца, мать решила продолжить семейную традицию и отпраздновать мой день рождения в старом квартале. В тот день в город нас повезли Борис и Ольга. Борис снова собирался постричься, а Ольге нужно было купить какие-то специи. Я родилась в Харбине, и, хотя многие китайцы говорили, что мы, русские, здесь чужие и не имеем на этот город никаких прав, мне всегда казалось, что он для меня родной. Когда мы въехали в город, я увидела знакомые церкви с луковицами куполов, светлые домики и восхитительные колоннады. Мать тоже родилась в Харбине, в семье железнодорожного инженера, после революции потерявшего работу. Но только благодаря моему отцу мы не утратили связь с Россией. Он был из дворян, и поэтому слово «царь» не было для нас пустым звуком.
Борис с Ольгой высадили нас в старом квартале. В тот день было необычно жарко и влажно, поэтому мать предложила купить мороженого. Такого ванильного мороженого, как в Харбине, больше не делали нигде. В нашем любимом кафе было полно людей и царило такое необычное оживление, какого мы не видели уже несколько лет. Все обсуждали распространившиеся по городу слухи, что японцы собираются сдаваться. Мы с матерью сели у окна. За соседним столиком женщина рассказывала пожилому мужчине, что слышала, будто вчера ночью бомбили американцы, а в районе, в котором она живет, был убит японский комендант. Ее собеседник кивнул головой и, поглаживая рукой седую бороду, серьезно сказал:
