Заседать в суде присяжных он был никоим образом не готов, повестка озадачила его и возмутила. К счастью, однако, неизменный советник и утешитель и на сей раз не подвел. Обратившись к святому Петру, он нашел наставление, в точности отвечающее данному случаю:
«Итак будьте покорны всякому человеческому начальству, для Господа: царю ли, как верховной власти, правителям ли, как от него посылаемым для наказания преступников и для поощрения делающих добро…»
Он было скривился при словах «королем, нашим верховным повелителем», — они показались ему богохульными, — он вспомнил святого Петра («…царю ли, как верховной власти…»), смирился и все остальное повторил без единой заминки.
Пока мистер Брайн произносил слова клятвы, секретарь суда исподтишка разглядывал ту, которую предполагал вызвать следующей. В суде всегда уныло, и красивая женщина здесь — редкое зрелище. Но в самом ли деле красива эта миссис Моррис? Он бы, пожалуй, не поручился. Однако среди тусклого сборища бледных или краснолицых мужчин, в большинстве своем переваливших за средний возраст, она выглядела как одинокий ярко-желтый цветок на зеленом поле. Она не пожалела духов, и их аромат был куда приятней пыльного, отдающего книжной плесенью запаха, висевшего над залом суда. Она, безусловно, выглядела нарядной, хотя секретарь затруднился бы точно сказать, что именно создавало такое впечатление. Синий пиджачный костюм и довольно высокие каблуки — вот и все, что смогли бы вытянуть из него и при самом пристрастном допросе. Но касательно общего впечатления не было никаких сомнений, поэтому на губах у него появилась едва ли не отеческая улыбка, когда он вызвал: «Элис Моррис, повторяйте за мной…»
У нее было два имени: Элис и Рейчел. Элис — потому что она современная женщина и отказалась от веры и обрядов предков; Рейчел — потому что была и осталась еврейкой с головы до ног — от слишком высоких каблуков до ярких глаз и живого лица, целенаправленно обработанного косметикой, с тем чтобы лишить его всякой индивидуальности. Самым счастливым днем ее жизни, днем, когда она в определенном смысле только и начала жить, был тот, когда она, не пожелав идти в синагогу, повторяла вслед за чиновником Бюро записи актов гражданского состояния: «Я, Элис Рейчел Гринберг, охотно и радостно сочетаюсь с тобой, Лесли Моррис, законным браком». Ибо все семейные привязанности и чувство собственности, какими Рейчел не умела да и не хотела пользоваться, как пользовались ее праматери, она сосредоточила на Лесе.
